После финала

Мы с Диланом ходили в семейную комнату в тихий час, когда было достаточно персонала, чтобы помочь нам перенести все необходимые приборы. Там мы включали мультики и подпирали Дилана подушками так, чтобы он мог видеть экран. Стараясь не смотреть в его остекленевшие глаза, я комментировала происходящее на экране в надежде, что он слышит мой голос и понимает, что я говорю.

– Ну, пожалуйста, Шерил. Я тебя умоляю. Всего несколько минут.

Когда будет вынесено решение суда, Дилан сможет получать только болеутоляющие средства. И в случае очередного приступа его не будут реанимировать.

– На улице слишком холодно.

– Мы завернем его в одеяло.

– Мне очень жаль, но…

Я вцепляюсь в прутья кроватки Дилана. Я была так уверена, что Шерил согласится.

– Не могла бы ты хотя бы спросить доктора Халили?

– Я схожу за ней, – вздыхает Шерил.

После ночной смены у доктора Халили слегка взъерошенный вид. Ее куртка и брюки измяты и испачканы, а из хвостика выбились пряди волос. Она проводит рукой по лбу Дилана и поднимает на меня глаза.

– Десять минут. И только в нашем сопровождении.

Меня захлестывает волна благодарности и облегчения.

– Спасибо! Но нам надо…

– Мы пойдем прямо сейчас.

Доктор помогает мне завернуть Дилана в одеяло. Санитар Поль привозит инвалидное кресло, а Шерил берет штатив с капельницей и кислородную маску.

– На всякий случай, – объясняет она.

– Готовы?

Я киваю, но доктор Халили обращается не ко мне, а к персоналу:

– Отнеситесь к этому так, как будто мы перевозим его в другую палату.

Поль берется за кресло. Оно слишком велико для Дилана, и он валится набок в подушки, которыми мы его обложили. «Так проще, чем на каталке», – сказала доктор Халили. «И не так заметно», – думаю я.

– Куда везти, мадам? – спрашивает Поль.

– К скамейке под большим дубом рядом со стоянкой.

И мы отправляемся в путь. Невероятная процессия из доктора, медсестры, санитара и меня. Дилан похож на короля, которого несут в портшезе, а может быть, на индийского принца, восседающего на слоне. Шерил катит монитор, я несу штатив с капельницей, а доктор Халили бодро шагает впереди. Мы кружим по больнице, стараясь как можно дольше избежать холодного уличного воздуха. Я не отрываю глаз от Дилана, а Шерил – от его монитора. Его показания скачут, но в допустимых пределах. Сердечный ритм замедляется, но вполне стабилен.

У нас все получилось.

Я сажусь на мокрую скамейку, и доктор Халили передает мне легкого как перышко сына, словно я только что произвела его на свет, а она принимала роды.

– Десять минут, – мягко, но решительно напоминает мне она, и все отходят в сторону.

Вокруг все еще темно, но уже не так, как во время моего пути в госпиталь. Больничные корпуса у нас за спиной окутаны ровным желтым светом фонарей и фар подъезжающих машин. Но перед нами только газон, тянущийся в сторону города.

– Теперь уже скоро, – шепчу я Дилану.

Небо постепенно голубеет, и на горизонте появляется золотая полоска.

– Я хочу…

У меня перехватывает дыхание, но я беру себя в руки. Я должна это сказать, а он непременно должен услышать.

– Хочу, чтобы ты знал, что я любила тебя с того момента, когда узнала о твоем существовании, и даже раньше.

Дотронувшись до пятнышка цвета чая с молоком, я слышу, как Макс со смехом говорит: «По крайней мере, теперь я точно знаю, что он мой», и зажмуриваю глаза, чтобы умерить нестерпимую боль сегодняшнего дня.

– Когда ты родился, я дала клятву, что буду защищать тебя и никому не дам в обиду…

Я стараюсь не расплакаться, чтобы показать Дилану, что я тоже могу быть мужественной.

– Прости, что не смогла защитить тебя от болезни, но в обиду я тебя не дам, малыш. Я избавлю тебя от боли и всех этих трубок и лекарств. И когда суд разрешит тебе уснуть, все плохое для тебя закончится.

Я молча глотаю слезы, стараясь не выдать себя ни единым звуком, чтобы Дилан не догадался, как я несчастна. Его теплое тельце лежит у меня на руках, и утренний ветерок нежно холодит наши лица. Небо розовеет и покрывается позолотой, высвечивая крыши домов. И мой сын видит, как восходит солнце.

Глава 18

Лейла

Когда состояние ребенка переходит из серьезного в критическое и относительная стабильность сменяется смертельной опасностью, в палате интенсивной терапии возникает совершенно особая энергия. Все, кто слышит тревожный сигнал, немедленно устремляются на помощь. Но, невзирая на дополнительный медицинский персонал, возникающий в палате словно из-под земли, всегда кажется, что его слишком мало, чтобы задержать ускользающую жизнь.

Лиаму внезапно становится плохо. Все его показатели стремительно падают, а губы приобретают синеватый оттенок. Приборы рядом с его кроватью звучат дуэтом: непрерывный резкий сигнал сопровождается прерывистым писком, который становится все интенсивнее по мере того, как падает число сердечных сокращений.