После финала

Лейла уже собирается домой, когда ей звонит главный врач больницы.

– Зайдите ко мне в кабинет. Прямо сейчас.

Лейла вздыхает. Ночная смена была нелегкой, и она мечтает поскорее выпить чаю с печеньем «мадар», которое Хабиба привезла из дома, и лечь наконец в постель. По спине пробегает холодок. Неужели Эммет узнал про вчерашнюю предрассветную экскурсию?

Лейла дала Пипе посидеть с сыном, пока не погасло небесное зарево. И только потом осторожно коснулась ее плеча, опасаясь, что их могут увидеть.

С Диланом все в порядке, успокаивает она себя. Если Эммет собирается отругать ее за столь экстравагантное решение, то не по причине неоправданного риска. Для мальчика прогулка не имела никаких последствий; последние сутки он был стабилен – никаких приступов, судорог и тахикардии.

Лейла идет к центральному зданию, где находится администрация больницы. Первый фотограф, которого она встречает, подозрений у нее не вызывает. Нет ничего странного в том, что рядом с детской больницей иногда появляются журналисты, приглашенные родителями с целью организовать кампанию по сбору средств или сделать репортаж об уже проделанной работе.

Иногда, однако, пресса собирается, когда возникает подозрение – вполне обоснованное или смутное – в халатности или преступной небрежности врачей. И, увидев второго фотографа, который, прислонившись к стене, лениво болтает со своим коллегой в стеганой куртке, Лейла переходит на другую сторону площадки. Она вдруг понимает, что это как-то связано с ее вызовом к главврачу, и дурные предчувствия возникают в ее душе.

– Весь твиттер заполнен этим, – говорит Эммет, разворачивая экран компьютера, чтобы Лейла могла увидеть тысячи твитов, приведших к появлению хештега #ДиланАдамс.

Вслед за ним возникают другие хештеги, вынося вердикты общественности в нескольких беглых словах: #БоремсязаДилана, #СправедливостьдляДиланаАдамса, #Правоумереть.

Количество твитов растет на глазах. Двадцать семь новых твитов. Пятьдесят девять новых твитов. Семьдесят два новых твита. Так много мнений и так мало фактов.

– Журналисты стали появляться час назад. Они уже осадили дом Адамсов.

– Как они реагируют?

– Миссис Адамс ужасно расстроена.

Лейла вспоминает, какой умиротворенной выглядела Пипа вчерашним утром. Взяв Лейлу за руки, она сказала: «Спасибо вам. Огромное спасибо». Заняв свое место рядом с кроваткой Дилана, она смотрела на него, и ее лицо было таким спокойным, каким Лейла не видела его давно. Лейла представила, как Пипу осаждают журналисты, требуя комментариев и интервью.

– Бедная женщина.

– А ее муж, должно быть, пользуется случаем. Он уже сделал заявление.

Сняв очки, Эммет потирает лицо.

– Я так понимаю, мне не нужно спрашивать, говорили ли вы с прессой?

– Нет, конечно, нет.

– Эта история рано или поздно закончилась бы, но сейчас она ставит нас в тупик. Любое наше выступление в печати будет выглядеть как попытка оправдаться.

Эммет делает паузу.

– Им известны даже детали, Лейла. Они знают не только о распоряжении суда, но и о том, что Адамсы не могут прийти к согласию. Последнее они могли узнать только от самих Адамсов – что те категорически отрицают, – или информация поступила из больницы.

Лейлу бросает в жар.

– Но я не общалась ни с одним из журналистов. Я бы не стала.

Произнося это, она вспоминает телефонный звонок Руби, когда хотела извиниться перед ней за резкость и в свое оправдание рассказала ей о трагедии Адамсов. Но Руби не могла так поступить. Во всяком случае, намеренно. Возможно, она рассказала кому-то еще, просто не придав этому значения?

Эммет прищуривается, и Лейла чувствует, что краснеет.

– Что я могу сделать, чтобы исправить ситуацию?

– Напомнить персоналу о защите данных и ознакомить их с правилами общения с прессой.

Лейле кажется, что тон Эммета стал заметно суше.

– И переведите больного в отдельную палату, чтобы исключить любые нежелательные контакты.

Лейла мысленно оценивает обстановку. В палате № 1 лучше оставить Дилана, а Лиама перевести в общую. Вариант, конечно, не идеальный – потеря двух коек в палате интенсивной терапии, – но обстоятельства вынуждают.

– Мне очень жаль, что так случилось, – говорит она Пипе, когда выносят кровати, а на окно между палатой и коридором опускают жалюзи.

В палате становится просторно, и слова Лейлы отдаются в ней эхом. Она вернулась в отделение из офиса главврача, чтобы заняться пациентом с сердечным приступом – дежурный врач заболел, а значит, ее смена продлевается еще на восемь часов. Усталость становится абстрактным понятием, не имеющим ничего общего с реальностью. Да, она еле стоит на ногах, но это не имеет значения. У нее есть работа, которую она должна сделать.

– Они каким-то образом раздобыли номер моего мобильного, – вся трясясь, жалуется Пипа. – И теперь они все время звонят.

– Я покажу вам еще один выход из здания. Он немного дальше, но так вы сможете спастись от фотографов, дежурящих у главного входа.

Сняв карту Дилана со спинки кровати, Лейла перевешивает ее на боковую стенку, где ее не будет видно, когда дверь открыта.

Посмотрев на часы, Пипа встает.

– Я, пожалуй, пойду прямо сейчас.