После финала

– Но ведь существует какая-то причина, по которой мама Дилана сегодня не с вами, не так ли? – говорит ведущий, словно терьер в погоне за чем-то более непристойным.

Старая песня, думаю я. Я хочу выключить телевизор, но тоска по Максу превратилась в физическую боль – как тоска по дому, – и видеть его мне одновременно больно и исцеляюще.

– Мы с женой оба хотим Дилану лучшего. – Макс делает паузу. – Так уж получилось, что мы расходимся во мнениях о том, что это значит.

– Насколько я знаю, вы сейчас живете в отеле, а не дома.

Терьер снова готов вцепиться в свою жертву. Укус, еще укус.

– Я хотел быть поближе к больнице. К моему сыну.

– Ваша жена живет там же?

Макс теряется. Он бросает взгляд на Лауру Кинг, но она не замечает его, оставляя без поддержки.

– Газеты пишут, что вы ушли от своей жены – можно только представить, каким испытаниям подвергся ваш брак…

Макс сжимает кулаки.

– Мы с женой не расставались. А то, где я живу, не имеет никакого значения. Это никак не отражается на моей борьбе за Дилана.

Похоже, Макс собирается сказать что-то еще, но камера переключается на ведущих, и его слова так и не прозвучали.

«Но ведь ты и вправду меня оставил», – мысленно возражаю я.

Последние дни перед судом одновременно бесконечны и мимолетны. Я провожу каждую минуту с Диланом, спрессовывая воспоминания в минуты и часы. Приношу его книжки и перечитываю их по многу раз, пока он лежит неподвижно, время от времени погружаясь в сон. Пою ему песенки, купаю, расчесываю остатки волос. Рассказываю сказки со счастливым концом, чувствуя себя обманщицей – разве в жизни бывают счастливые финалы?

Слушание дела «Больница Святой Елизаветы против Адамсов» состоится в суде по семейным делам в здании Королевского суда, просторном готическом особняке с башенками и множеством окон, похожих на глаза, пристально следящие за тем, как я выхожу из такси, заказанного моим адвокатом.

В суде по семейным делам нет галереи для публики, и собравшиеся стоят за металлическими барьерами на противоположной стороне улицы, где за порядком следят полицейские во флуоресцентных куртках. В толпе мелькают майки с портретом Дилана и баннеры, взывающие к суду: «Подарите нашему мальчику жизнь!»

«Нашему мальчику»? С каких это пор Дилан стал их мальчиком?

Глядя на эту публику, мне хочется забрать Дилана домой и запереть все двери. Убрать из фейсбука все его фото, чтобы эти люди не копировали их, не редактировали фотошопом и не использовали в своем профиле. Это шоу солидарности лишь бередит кровоточащую рану.

Когда я поднимаюсь по лестнице в сопровождении Роберта Шейна и двух его помощников, кто-то из толпы выкрикивает:

– Убийца!

– Не оборачивайтесь, – шепчет мне Робин. – Идите как ни в чем не бывало.

Мы идем в зал суда, громко цокая по плиточному полу. Раздается «Встать, суд идет!», и все разговоры тут же прекращаются.

Судья – достопочтенный Джастис Меррит – облачен в черную мантию, отделанную бархатом, которую оживляют лишь две короткие красные ленточки на шее. Парика на нем нет, его седые волосы аккуратно подстрижены. Он похож на доброго дедушку, который качает внука на колене и со скрипом становится на четвереньки, чтобы тот мог поиграть в лошадки.

Перед судьей, чуть ниже, находится скамья, занятая клерками, – согласно плану, который набросал для меня Робин, сидя со мной на заднем сиденье такси, – а за ними находятся скамьи для участников суда. Мы сидим слева, за адвокатами больницы и рядом с куратором и адвокатом Дилана. Многочисленная команда Макса расположилась справа.

– Кто все эти люди? – шепотом спрашиваю я у Робина.

– Антураж для придания веса его адвокату. Они обрядили студентов-медиков в костюмы, включив этот карнавал в счет вашего мужа.

Я видела страничку в фейсбуке, где Макс собирал деньги – там уже набежало шестизначное число. И счета от конторы Робина Шейна, которые приходили моему отцу. Там тоже были внушительные суммы. По негласному соглашению мы с Максом пока не трогали наши сбережения «на черный день». Интересно, надолго ли нас хватит?

– Милорд, – обращается к судье адвокат больницы. – Рассматриваемое дело касается Дилана Адамса, который в настоящее время находится в палате интенсивной терапии детской больницы Святой Елизаветы в Бирмингеме. Суду предстоит нелегкая задача установить, является ли продолжение поддерживающей терапии оптимальным вариантом для Дилана. Свидетельствую перед судом, что прекращение указанной терапии неизбежно приведет к смерти ребенка, но именно это прискорбное обстоятельство является предметом настоящего судебного разбирательства – мои клиенты просят суд дать разрешение на прекращение страданий Дилана.

Я стараюсь не расплакаться. Меня предупредили, что слушания могут продлиться несколько дней и, если мне будет тяжело, в любой момент я могу покинуть зал суда.

Это действительно тяжело. Гораздо хуже, чем я думала.