После финала

– В своем обращении от седьмого марта две тысячи тринадцатого года истец просит о следующих распоряжениях суда. Первое: по причине своего малолетства Дилан не имеет возможности принимать решения относительно своего лечения. Второе: паллиативное лечение, предоставляемое Дилану лечащими врачами, является законным и в максимальной степени отвечает его интересам. И третье: непредоставление Дилану протонно-лучевой терапии является законным и в максимальной степени отвечает его интересам.

Лейла обводит глазами зал суда. Движение заметно только среди горстки допущенных на суд корреспондентов, фиксирующих каждое слово судьи. Все остальные сидят неподвижно, смотрят и ждут, и у Лейлы возникает странное ощущение застывшего времени, словно и через год все по-прежнему будут сидеть на своих местах в ожидании приговора, который изменит жизнь стольких людей.

– Вокруг этого дела было много спекуляций. И я хотел бы попросить тех, кто не слышал, в отличие от нас, медицинских свидетельств относительно Дилана Адамса, не выносить суждений по решениям, принятым в этом зале.

Судья сделал паузу, а когда снова заговорил, взгляд его был направлен на Пипу и Макса:

– Многие люди считают, что суд не должен вмешиваться в это дело и родителям должно быть позволено самим решать, что лучше для их ребенка. Однако, когда согласие не может быть достигнуто – либо между больницей и родителями, либо между самими родителями, – свое слово должен сказать суд.

У Лейлы к горлу подступает комок. Если это так тяжело для нее, что же тогда должны испытывать родители Дилана, зная, что через несколько минут они услышат вердикт своему сыну.

Перед перерывом Макс и Пипа Адамсы сидели на противоположных краях длинной скамьи позади своих адвокатов. Сейчас они занимают ту же скамью, но расстояние между ними сократилось так, что они могли бы коснуться друг до друга.

Ближе к вынесению решения суда Лейла замечает некоторое движение. Трудно сказать, кто из них, Макс или Пипа, пошевелился первым. Похоже, они и сами не отдают себе отчета в том, что делают, но их руки, медленно преодолев разделяющее их пространство, находят друг друга.

Родители Дилана берутся за руки.

Судья начинает оглашать приговор.

Зал слушает, затаив дыхание.

В осеннем лесу, на развилке дорог,
Стоял я, задумавшись, у поворота;
Пути было два, и мир был широк,
Однако я раздвоиться не мог,
И надо было решаться на что-то.

Роберт Фрост

(перевод Г. Кружкова)

Глава 24

Пипа

Судья надевает очки для чтения и зачитывает судебное решение:

– С тяжелым сердцем, но с полной убежденностью, что действую в интересах Дилана Адамса, я удовлетворяю иск Детской больницы святой Елизаветы и разрешаю на законном основании прекратить любое лечение, кроме паллиативного, и дать Дилану умереть с достоинством.

Макс мгновенно выдергивает свою руку из моей. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него, но он смотрит прямо перед собой, чуть заметно покачивая головой.

Голос судьи бесстрастен, взгляд его устремлен в пустое пространство между адвокатами сторон. Он продолжает говорить, но его слова проносятся мимо меня, а я повторяю про себя снова и снова:

«На законном основании прекратить любое лечение… и дать Дилану умереть с достоинством».

Макс засовывает руки в карманы, чтобы уберечь их от моих прикосновений. Я трогаю его за плечо, но он отшатывается, словно его обожгло. Он все еще смотрит на судью, качая головой, словно не верит в то, что услышал. Я чувствую огромное облегчение, что все закончилось и страданиям Дилана подходит конец, но это облегчение ненадолго. Как можно праздновать решение, означающее для Дилана смерть, каким бы правильным оно ни было?

Когда Дилану было чуть меньше года и он ползал так быстро, что я не могла за ним угнаться, он на пару дней заболел. Мы часами сидели с ним, обнявшись на диване, и смотрели диснеевские мультфильмы. «Какой же он милый, когда болеет». Мысль была слишком крамольной, чтобы я могла ею с кем-то поделиться. «Я вовсе не хочу, чтобы он болел, просто в это время он особенно трогательный», – оправдывала я себя.

– Макс, – шепчу я, но мое горло сжимается, и голос звучит слишком резко и громко.

Никто не поворачивает головы, чтобы посмотреть в нашу сторону, потому что все уже давно смотрят, словно мы звери в зоопарке или лабораторные образцы.

Макс опускает голову. Его глаза закрыты. Может быть, он плачет, а может, просто не желает смотреть на меня. Я так хочу, нет, мне просто необходимо, чтобы он обнял меня, но каждый мускул его тела напрягается в стремлении отстраниться. Макс начинает говорить – слишком тихо, чтобы я могла его слышать. Он смотрит в пол, и я даже не уверена, что он говорит со мной. Я наклоняюсь к нему, отчаянно желая услышать его голос.

Его слова медленно, через паузу, следуют одно за другим. Мне не хочется верить в то, что я слышу, но даже самый тихий шепот может нести предательство.

– Это ты виновата.

– Что?