После финала

Удар в солнечное сплетение, когда я и без того повержена.

– Нет! Это больница…

– Да, это они подали в суд, но ты поддержала их. И это твои показания убедили судью.

– Макс, прекрати…

– Ты подписала смертный приговор собственному сыну.

У меня перехватывает дыхание. Грудь пронзает острая боль, и я вцепляюсь в переднюю скамью, удерживаясь от падения.

– Встать, суд уходит.

Мы встаем. В ложе прессы начинается движение, и репортеры один за другим покидают ее. Один из них, пробираясь к выходу с прижатым к груди ноутбуком, робко кивает судье. Судебное решение появится в интернете еще до того, как мы покинем здание суда, и будет опубликовано во всех вечерних газетах. Общественность разберет это решение по частям, а после вынесет собственное. Приговор приговору.

В зале стоит духота. Судья встает и идет к выходу, и в мгновенье становится шумно, словно кто-то включает звук.

– …бюллетень для прессы будет готов через несколько минут.

– Я всегда считал его отличным судьей.

– Пропустим по стаканчику?

Но в моей голове по-прежнему звучит только злое шипение Макса. «Смертный приговор». Кто-то трогает меня за рукав. Это Робин.

– Вы отлично справились – я знаю, как это было тяжело для вас.

– Спасибо за вашу помощь, – говорю я, стараясь быть вежливой, несмотря на то что «помощь» – это работа, за которую он незамедлительно пришлет счет моему отцу.

Ты подписала смертный приговор собственному сыну.

Я поворачиваюсь к Максу, но его уже нет, и место, где он стоял, уже заполнено людьми. Их приглушенный ропот похож на тихое бормотание скорбящих на похоронах. Я замечаю пиджак своего мужа и его затылок за секунду до того, как за ним закрывается дверь.

– Извините. – Я проталкиваюсь к выходу и пускаюсь бежать, распугивая отшатывающихся журналистов. Кто-то открывает мне дверь. – Макс! Макс!

В вестибюле на пластиковых стулья тихо сидят люди, ожидая, когда их вызовут. Мимо проходят две женщины в мантиях и париках. Я на секунду останавливаюсь, ища глазами Макса, но два репортера берут меня в тиски, и я вижу, как их записывающие устройства мигают красным.

– Миссис Адамс, что вы думаете о решении суда?

Макс стоит на самом верху лестницы, держась одной рукой за перила. Двумя ступеньками ниже еще один репортер преграждает ему дорогу.

– Макс, подожди!

Он оглядывается назад и на этот раз смотрит на меня, но теперь я не могу этого вынести. Когда-то я влюбилась в эти глаза и увидела в них отражение своей любви. Я смотрела в них в день нашей свадьбы, когда мы давали друг другу клятву в любви и верности. «Пока смерть не разлучит нас». Я провела с ними сотни безмолвных бесед через бесчисленные обеденные столы и шумные комнаты, полные друзей во время застолий и вечеринок. «Какая скука! Еще по одной и пошли отсюда. Я люблю тебя. Я тоже тебя люблю». Эти глаза поддерживали меня, когда рождался Дилан и мне было так больно… «Ты сможешь. Еще одно усилие. Я люблю тебя».

Я заставляю себя выдержать его взгляд, но он разрывает меня изнутри. Мою грудь сдавливают невидимые тиски – я вижу перед собой незнакомца. Глаза моего мужа пусты. Боже, что я наделала.

Бросив на меня уничтожающий взгляд, Макс отворачивается и сбегает по лестнице, едва не налетев на репортера, который предусмотрительно отступает в сторону.

Но мои преследователи не сдвигаются ни на шаг. Они нетерпеливо смотрят на меня.

– Миссис Адамс?

– Вы не хотите сделать заявление для прессы?

Крошечный красный огонек микрофона мигает в нескольких дюймах от моего лица. Мои глаза затуманиваются, я зажмуриваюсь и нервно сглатываю. Любое действие дается мне с усилием, словно я не помню, что я должна делать. Я не в силах произнести ни слова. Все, что я хочу сделать, это поскорее вернуться в больницу, к Дилану. Не туда ли отправился Макс?

– Пипа. Вы приехали на поезде? Хотите, я подвезу вас в больницу? – тихо спрашивает доктор Халили.

Я не заметила, как она вышла из зала, но сейчас она стоит у двери в нескольких ярдах от меня.

Я пристально смотрю на нее. Репортеры продолжают переминаться рядом. Все так же мигают красные огоньки. Мне кажется, я больше никогда не смогу заговорить снова, но если я это сделаю, то точно не в микрофон. Доктор Халили терпеливо ждет. На ее лице, которое ни разу не дрогнуло за все то время, что мы провели в больнице, написано сострадание. Внезапно я понимаю, что причина ее сочувствия не в словах судьи, а в дальнейшей судьбе Дилана. Доктор Халили вернется в больницу Святой Елизаветы, сделает запись в карточке Дилана, и, когда ему в следующий раз станет плохо, они просто дадут ему умереть.

Дилан скоро умрет.

Меня захлестывает паника. Я смотрю на доктора Халили, и весь ужас происходящего сосредотачивается на одной этой женщине. На том дне, когда она позвала нас в «комнату плача» и отняла у нас смысл нашей жизни.

– Это вы во всем виноваты, – шиплю я.

Я ухожу так быстро, как только могу. Слова Макса все еще звенят у меня в ушах. Я больше не могу оставаться здесь, рядом с женщиной, которая отняла у меня сына и мужа.

Может, я и подписала Дилану смертный приговор.