После финала

– Я приеду на выходные, – обещаю я. – А сейчас мне нужно побыть одной.

Мы смотрим им вслед, когда они уезжают. Мать Макса, Хизер, пришла, чтобы поддержать нас. Она не скрывает своего горя и обиды, ведь Макс так и не позвал ее, пока Дилан лежал в палате интенсивной терапии.

– Как вы? – спрашиваю я.

Похоже, весь день я только этим и занимаюсь – утешаю и подбадриваю других. «Я знаю, как это тяжело, но он обрел покой, и теперь нам станет легче. Да, ему было без малого три года. Да, это тяжко. Я знаю. Я знаю. Это так печально». Я раздаю слова, в которых нуждаюсь сама.

– Я подожду тебя в машине, – говорит Хизер Максу.

Она так и не простила его. И не знаю, простит ли когда-нибудь в будущем. «Приедешь, когда ему станет лучше. Когда он вернется домой», – сказал ей Макс. Такова была его сила убеждения в том, что суд вынесет решение в его пользу. Только они не успели, и, хотя у нас еще могло быть время – еще несколько месяцев, – нам было отпущено всего три недели. Три недели в палате с безмолвным сыном и мужем, не проронившим ни слова. Мы не разговаривали, хотя и не ссорились. Холодная ярость Макса, переполнявшая его до суда, исчезла так же быстро, как и возникла. Мы старались ничем не омрачать время, оставшееся у нас с нашим мальчиком.

Три недели мы избегали встреч с протестующими, не общались с журналистами, вместе уходили из больницы, чтобы не дать повода для слухов, а потом ехали в противоположные стороны к своим мигающим автоответчикам, переполненным просьбами об интервью.

А потом, внезапно, звонок из больницы в два часа ночи. «Вам надо приехать. Прямо сейчас».

Когда я приехала в пальто, накинутом на пижаму, даже не заметив проделанного пути, Макс был уже там. Взглянув на его красные распухшие глаза, я подумала: «Опоздала, опоздала», но он подтолкнул меня к кровати, где лежал наш мальчик, неподвижный, но живой, и мы стояли рядом с ним, пока не наступил конец.

Когда умер ее внук, Хизер была в небе над Атлантикой. Она узнала об этом уже в аэропорту, где, окруженная радостными встречающими, словно постарев на десять лет, она рухнула на руки Максу со словами:

– Я просто хотела еще раз подержать его на руках.

В здании звучит музыка, и хор из полусотни голосов начинает вдохновенно петь «Велик Господь». В глазах у меня щиплет от слез. Мне хочется поскорей уйти, но ноги меня не слушаются. Вероятно, с Максом происходит то же самое, потому что он тоже не уходит. Мы молча стоим рядом, и я смотрю на каменные плиты у входа, стараясь представить, как буду приходить к этому конвейеру смерти, чтобы помянуть своего сына. Потом засовываю руки в карманы.

– Вместо этого мы можем поставить скамейку, – говорит Макс.

Я поворачиваюсь к нему.

– Вместо плиты. В парке или заповеднике. Чтобы мы могли посидеть рядом с ним.

На моем четвертом свидании с Максом я уже могла заканчивать его предложения. На пятом он заканчивал мои. После обручения мы уже могли беседовать, не произнося ни слова. «Наконец-то я нашла свою половинку», – подумала я тогда.

– Можем…

Представив, как мы развеем пепел Дилана где-нибудь в красивом месте, вместо того чтобы похоронить его здесь, я теряю дар речи.

Макс кивает.

– Да. Они сказали, что мы можем забрать урну на следующей неделе.

Горевать можно только о том, кого любишь, и мое сердце переполняют оба этих чувства. К моему сыну, моему мужу, моему браку. Макс поворачивается ко мне, и я вижу у его глаз морщины, которых месяц назад там не было. Он морщит нос и часто моргает, пытаясь прогнать набежавшие слезы.

– Прости меня, Пипа.

Я начинаю плакать.

– Ты меня, наверно ненавидишь. Но я…

Взглянув на небо, он тяжело вздыхает и с решимостью встречает мой взгляд.

– Пипа, я просто не мог по-другому. Не мог сдаться. Я должен был бороться. Хотя прекрасно понимал, как нам будет тяжело.

– Мне так тебя не хватало, – шепчу я.

К зданию крематория подъезжает колонна машин и направляется к автостоянке. Внутри крематория поют финальный гимн. Скоро все они выйдут, вытрут слезы и в ожидании поминок будут говорить, что служба была прекрасной и прадедушка был бы доволен. Я вынимаю руки из карманов, чтобы Макс мог взять их в свои.

– Наш мальчик. Наш чудесный сын.

Голос Макса срывается, и мое сердце пронзает боль. Я прижимаюсь к мужу, уткнувшись ему в шею, и чувствую, как его слезы капают мне на волосы.

– Поехали домой, – говорю я, не успев себя остановить.

Он отстраняется, все еще держа меня за руки.

– Ты серьезно?

– Ты единственный человек в мире, который знает, как я чувствую себя сейчас. Я не могу без тебя.

Снова прижавшись к мужу, я чувствую, как стучит его сердце. Это то, чего мне больше всего не хватало. Физическое свидетельство жизни и любви.

– Возвращайся, Макс, прошу тебя.

Глава 27

Макс

2016

В этой церкви мы венчались. Здесь крестили Пипу. Она каждый день проходила через церковный двор по дороге в школу, посещала с родителями воскресные службы, пускала кораблики в ручье, бежавшем у кладбищенских ворот. А теперь здесь мы прощаемся со своим сыном.