После финала

Наши чашки давно пусты, но мы продолжаем сидеть в кафе, беседуя о нашей жизни после смерти Дилана. Лейла рассказывает мне о матери, живущей в Тегеране, которая отказывается переезжать в Англию, несмотря на ухудшающееся здоровье, а я говорю ей о своих страхах иметь второго ребенка. Мы не пытаемся решить проблемы друг друга, мы просто слушаем, сочувствуем и говорим: «Будь что будет». Ведь мы не всегда можем управлять нашим будущим.

– Мне пора идти, – говорит Лейла, когда ее мобильник звонит в третий раз за последние несколько минут.

– Работа?

Я представляю палату интенсивной терапии, ребенка в критическом состоянии, взволнованных родителей.

– Друг.

И, чуть поколебавшись, она уточняет:

– Мой любимый мужчина.

Лейла смущается, и щеки ее розовеют.

– Как ни странно, но мы сейчас вместе только благодаря Дилану. – В ответ на мое замешательство Лейла качает головой и улыбается. – Это долгая история.

Мы встаем и, преодолев минутную неловкость, обнимаемся.

– Если вам снова захочется поговорить, у вас есть мой номер телефона, – говорит Лейла.

– А у вас есть мой. Спасибо вам.

На улице мы прощаемся, и по пути к своей машине, я вижу, как она подходит к немолодому мужчине, опирающемуся на фонарный столб.

При виде Лейлы его лицо светится. Они обнимаются, Лейла берет его под руку, и они уходят. Сегодня вечером она расскажет ему о нашем разговоре. Вспомнит, как мы обе плакали, и, может быть, заплачет снова, а он будет обнимать ее и повторит все то, что она уже сказала мне. Что у врачей нет магических кристаллов и готовых ответов. Только чутье, надежда и убежденность в том, что поступаешь правильно.

Я завидую их близости, тому, что они идеально подходят друг другу, как в свое время мы с Максом, и мне интересно, какую роль Дилан мог сыграть в их сближении. Я вспоминаю, как Макс случайно оказался на моем рейсе в день нашего знакомства и как через несколько часов мы так же случайно встретились в баре. Он называл это интуитивной прозорливостью, а я – судьбой. Некоторые вещи в нашей жизни просто предопределены.

– Алистер и Том приглашают нас в воскресенье на обед. – Я показываю Максу текст сообщения.

Над ним поток приглашений, от которых мы отказывались в последние два года, прежде чем Элисон, Фиби и Фиона оставили всякие попытки. «Ужин на следующей неделе? К сожалению, я работаю». «Речная прогулка? Очень жаль, но мы заняты». Временами, когда сообщений становилось слишком много, я переставала отвечать, и тогда оставались только ободряющие послания от Тома: «Привет. Думаем о вас. Надеемся, у вас все о’кей».

– Ты хочешь пойти? – спрашивает Макс, перекладывая инициативу на меня.

В отличие от меня, он не избегал приглашений, но место ужинов и коктейлей теперь заняли пикники и легкий треп. Я до сих пор не знаю, что он чувствует, глядя на семьи с детьми, и чьи чувства он бережет, мои или свои, когда переключает каналы. Мы как-то перестали разговаривать за последние два года, проявляя осторожность с единственным человеком, который бы мог понять.

– Думаю, надо пойти. Мы с тех пор еще ни разу не были в гостях.

«С тех пор» – это значит после смерти Дилана.

– Вдвоем мы тоже никуда не ходим, – с кривой улыбкой уточняет Макс.

Я отвожу взгляд. Это неправильно, что пойти в гости к Тому и Алистеру мне легче, чем ужинать с мужчиной, которого я люблю. Что каждый вечер мы едим на коленях перед телевизором, а разговариваем больше посредством телефонных сообщений сквозь разницу во времени, вместо того чтобы говорить лицом к лицу. Мы с Максом были супружеской парой задолго до того, как стали родителями – почему бы нам не вернуть те времена?

– Ты же сказал, что купишь хрен.

– Я сказал, что нам нужен хрен.

– Ты сказал, что его купишь!

– Я этого не говорил!

Я ловлю взгляд Макса, и мы оба смеемся.

– Рад видеть, что не мы одни такие, – замечает он.

Прекратив пререкаться, Том и Алистер добродушно улыбаются. Алистер делает круглые глаза.

– Если бы все зависело от Тома, в холодильнике было бы пусто и эта крошка, – он целует Дарси в кудрявую головку, – умирала бы с голоду.

– Если бы все зависело от Алистера, мы каждый день питались бы готовой едой и эта крошка стала бы похожа на Будду.

Том, подняв бровь, смотрит на Алистера, но долго не выдерживает, и они оба заливаются смехом.

– Ладно, пошли есть!

Сев во главе стола, он проводит над ним рукой:

– Мясо, картофель, пастернак, горошек, морковь и какая-то сырная штука, купленная в «Марксе и Спенсере», которую я выдаю за домашнюю.

– Выглядит потрясающе.

– Хочешь есть, ангелочек?

Высокий стульчик Дарси придвинут к столу рядом с Алистером, и она нетерпеливо стучит пластмассовой ложкой по своему подносу в ожидании, когда отец наполнит ее тарелку едой, разрезав все на мелкие кусочки.

– Интересно, у нее уже прорезались коренные зубки? Жевать говядину деснами не слишком большое удовольствие.

– Особенно ту, которую приготовил ты.

Том посылает Алистеру воздушный поцелуй, но тот делает вид, что ничего не слышал.

– У Дилана зубы прорезались поздно, – говорит Макс.