После финала

Я вздрагиваю. Упоминание о Дилане вызывает у Бредфордов неловкость и молчание. Они замолкают и, покраснев, меняют тему разговора, словно потеря ребенка заразна и, говоря о нем, вы нарушаете некие неписаные правила.

– Это обнадеживает. Слышишь, ангелочек?

Нога Макса чуть касается моей. Подняв глаза, я встречаюсь с ним взглядом. «О’кей?» – беззвучно спрашивает он меня. «О’кей», – так же безмолвно отвечаю я. Мы все еще без слов понимаем друг друга. Просто мы разучились друг друга слушать.

В свои без малого три года Дарси Бредфорд уже умеет вить веревки из своих папаш. Она поздно научилась ходить и, похоже, не торопится говорить.

– Она прошла кучу исследований, и по части неврологии с ней все в порядке, – объясняет Том. – Просто ей не хочется говорить.

– А может, она просто не может ввернуть словечко.

Перегнувшись через стол, Алистер подливает мне вино.

– Все они начинают говорить в разное время, – объясняю я. – Дилан произнес свое первое слово – «грузовик» – очень рано, а затем был большой перерыв. Макс, ты помнишь? Следующим словом было «папа».

– И он называл так всех, кого видел, от почтальона до кассира супермаркета, – улыбается Макс. – Чем заставил меня комплексовать.

Все смеются, и я чувствую, как нога Макса крепко прижимается к моей. Мы смотрим друг на друга, и что-то расслабляется внутри меня, словно мне стало легче дышать. Мы уже два года живем без Дилана, но с ним мы прожили больше. Мы отмечали праздники и дни рождения и обнимали друг друга – так часто и с такой любовью. Мы были счастливы, гораздо счастливее многих.

– У вас так хорошо, – говорю я, глядя в пространство между Томом и Алистером. – Спасибо за приглашение.

– Мы уже хотели организовать поисковую группу и вторгнуться на вашу территорию.

– Это было нелегкое время, – вспыхнув, объясняю я.

Алистер прикрывает ладонью мою руку. Он больше не шутит.

– Нам трудно это представить.

Они оба смотрят на Дарси, которая с нескрываемым восторгом размазывает сыр по своему лицу.

– Мы запросто могли оказаться на вашем месте, – говорит Том и тут же замолкает.

Было время, когда я вполне могла подумать: «Почему мы, а не они?» Но теперь это прошло. Это могло случиться и с ними, и со Слейтерами, и с любыми другими семьями по всему миру. И сейчас, в этот самый момент, двое других родителей сидят в больничном кабинете, держась за руки и слушая слова, которые сломают их жизнь.

Глядя на Макса, я поднимаю бокал.

– За детей.

– За детей! – хором повторяют остальные.

– А вы не хотите еще детей?

Алистер бросает на Тома предостерегающий взгляд.

– Том!

Я качаю головой.

– Нет. Вряд ли я смогу пройти через все это снова.

Я вижу, как каменеет лицо Макса.

– Совершенно понятно, – соглашается Том. – Мы тоже не планируем увеличение семьи. Хотя свои услуги нам предлагает дама с ярко-рыжими волосами. Только представьте эти волосы в сочетании с моим могучим телосложением.

Этот монолог прерывает салфетка, запущенная через стол Алистером.

– Томас Бредфорд, вы неисправимы.

– Именно поэтому, Алистер Бредфорд, вы и женились на мне, – склонив голову, парирует Том.

Я пытаюсь прижаться ногой к Максу, но он отодвигается. И когда я смотрю на него, чтобы продолжить наш бессловесный диалог, он отводит глаза.

Глава 35

Макс

2016

Я сообщаю маме, что не собираюсь отмечать Рождество, и она отправляется к своей сестре, у которой можно пообщаться со здоровыми и веселыми детьми кузена Аддисона. А я лежу в постели и вспоминаю Дилана. Вернется она часа в четыре, а это значит, что у меня есть шесть часов, чтобы выплакаться.

Пипа всегда говорила, что после слез ей становится легче.

– Мне просто надо хорошенько поплакать, – сказала она однажды в конце недели, когда была подавлена и слегка раздражена. Это было еще до того, как у нас появились причины для слез, и она, поставив «Титаник», рыдала над Лео и Кейт, запустив в меня подушкой за мои насмешки.

«Всласть поплакать». Полный оксюморон. Нет ничего сладкого в рыданиях – во всяком случае, в моих. Они исходят из самого нутра и похожи на мерзкие завывания, которые терзают меня, не давая дышать. Рыдания причиняют мне физическую боль, но я не в силах остановиться. И чей-то голос в голове не оставляет меня ни на минуту: «Ты законченный неудачник. Настоящие мужчины не плачут. Посмотри на себя – ревешь, как влюбленный сопляк. Возьми себя в руки. Не зря Пипа бросила тебя».

На прошлое Рождество Дилану исполнилось пять с половиной лет, и он был абсолютно беспомощным. Он не мог находиться нигде, кроме своей комнаты или реабилитационного центра, куда его возили три раза в год. К нам на три дня приехали родители Пипы, под завязку нагрузив машину едой и подарками, которые предварительно обсуждались по телефону.

– Не привозите ему ничего, – повторяла Пипа, но Карен было не убедить.

В прошлом году они с отцом Пипы помогали Дилану разворачивать игрушки, с которыми он был не в состоянии играть, и я видел, как вытянулось лицо Карен, когда она поняла свою ошибку.