– И зачем мы хранили весь этот хлам? – спрашивает Пипа, отделываясь от подставки для яиц, которая нам досталась в обмен на фишки за шестнадцать пачек кукурузных хлопьев.
Удивительно, но устроенный нами погром имеет поразительный терапевтический эффект.
Я поднимаю наше свадебное блюдо. Это подарок от сослуживцев Пипы. Они принесли его вместе с пачкой цветных фломастеров, которыми наши гости писали на блюде свои пожелания, а потом его покрыли глазурью и обожгли в печи. «Пусть ваш брак будет безоблачным, как голубое небо», – пожелал нам один из гостей.
– Нет. – Наши пальцы соприкасаются, когда Пипа, забирает у меня блюдо. – Только не его.
– А что делать с этим? – спрашиваю я, поднимая картинку в раме. – Ведь мы не сможем ее поделить.
Это рисунок Дилана, который он сделал в спецшколе. «Моя семья». Он был нарисован на компьютере, а копию нам прислали электронной почтой. Но тот, что у меня в руках, был распечатан в школе. В правом нижнем углу – отпечаток большого пальца Дилана, с которым ему заботливо помог его арт-терапевт.
– Возьми его себе, – предлагает Пипа.
Мне так хочется его забрать. Держа рисунок в руках, я представляю, как мой мальчик раскрашивает страницу, пока на ней не возникают три ярких пятна, одно из которых меньше остальных. Вряд ли он сознавал, что делал, но я так хочу в это верить.
– Ты его мама. Ты и возьми.
Взяв картинку в руки, Пипа разглядывает ее сияющими глазами, но потом возвращает мне.
– Возьми ее с собой, Макс. Пусть полетит с тобой в Чикаго.
Я так хочу сказать ей, что люблю ее, что всегда любил только ее и не смогу полюбить никого другого.
Но вместо этого коротко бросаю:
– Спасибо.
Мы ужинаем в ресторане за углом от склада. Там никого нет, кроме официантки, скучающей у барной стойки.
– Вы не смогли бы нас куда-нибудь пристроить? – невозмутимо спрашивает Пипа. – Мы не успели заказать столик.
Я с трудом удерживаюсь, чтобы не рассмеяться, но официантка вполне серьезно оглядывает пустой зал.
– М-м… да, конечно. Сейчас мы что-нибудь подыщем.
Она усаживает нас за угловой столик, где мы оказываемся под прямым углом друг к другу. Ознакомившись с убогим меню, мы пьем белое вино, которое заставляет нас морщиться, и вспоминаем ужасный ресторан, где мы обедали во время медового месяца: официант не мог оторвать глаз от ложбинки на груди у Пипы, а стейк нам подали с гарниром из волос.
– И они еще просили нас написать отзыв!
Пипа смеется, а потом вдруг становится серьезной. Внутри у меня что-то обрывается. Сегодня вечером мы разыгрывали какой-то спектакль, вспоминая как было раньше. Все это не по-настоящему.
– Я кое-кого встретила, – сообщает она.
Я внимательно разглядываю свой бокал с вином, прежде чем сделать глоток.
– Пока ничего серьезного, но я хочу, чтобы ты об этом знал.
– Поздравляю.
Я действительно хочу ее поздравить? Какая-то часть меня, возможно, и вправду хочет. Очень маленькая. Совсем крошечная. Ведь я люблю ее и хочу, чтобы она была счастлива.
– Его зовут Ларс. Он пилот. Не знаю, чем это кончится, но…
Она замолкает, и мы некоторое время едим в тишине.
– А если бы я…
Мне невыносимо трудно об этом спрашивать, но я должен знать правду, хотя это своего рода мазохизм.
– Если бы мы не пошли в суд, ты думаешь, мы были бы вместе?
Ее рука находит мою. Наши глаза встречаются, пальцы сплетаются, и мое сердце пронзает острая боль.
Она кивает, медленно и через силу.
– Да. Но нас разлучил не только приговор суда, Макс. Лечение Дилана, суд, тот факт, что нам пришлось выбирать, будет наш сын жить или нет. Все это сломало нас.
– Но потом все могло быть по-другому. Надо было только постараться.
– Потом все изменилось.
Пипа плачет, и я сжимаю ее руки, чтобы хоть как-то облегчить ее боль.
– Мы были сиделками, а не родителями, напарниками, а не мужем и женой.
Я качаю головой, но понимаю, что она права. И, как это ни печально, права во всем.
– Больно быть порознь, – вздыхает Пипа. – Но быть вместе еще больнее.
К счастью этот богом забытый ресторан совершенно пуст, и никто не видит, как мы оба плачем.
– Мне так жаль, что наш брак не удался. Я и представить себе не мог, что он когда-нибудь распадется.
Пипа энергично трясет головой.
– Не удался? Нет, Макс, он просто закончился.
Пипа прижимается ко мне щекой, и мы долго сидим неподвижно.
Глава 40
Самолеты – это своего рода независимые государства с гибкими часовыми поясами. Пассажиры завтракают в вечернее время и с треском открывают банки с джином-тоником, когда солнце еще высоко. В самолете вы забываете о внешнем мире, и сегодня мне хочется, чтобы полет продолжался вечно.
Я завтракаю в номере, чтобы не столкнуться с Ларсом. О чем я только думала? И о чем подумал он, когда я поцеловала его? Что я одна из тех девушек, которые готовы повеситься на любого пилота? Но это не так. И я никогда бы… Но все же я это сделала. Во всяком случае, попыталась.
А как бы я поступила, если бы он не остановил меня? Переспала с ним, чтобы отомстить Максу? Я в замешательстве морщу лоб.
– С вами все в порядке, дорогая?