После огня идёт снег (ЛП)

Начав отвечать на её поцелуй, Кили понял, что это было не так трудно, как он ожидал. Со своей стороны он по прежнему не испытывал никакого желания, но ясно ощущал, что должен что-то для неё сделать, а настоящий поцелуй был тем, чем он в любом случае смог бы её одарить. Когда они разделились, Кили лёг рядом с женой, пока они оба пытались перевести дыхание. Он думал о том, что должен позволить себе любить её. Его нежелание не принесло бы Тауриэль никакой пользы, а Ауде стоило так много. И всё же, предлагая себя собственной жене, он чувствовал себя так, будто сгибал металлическую ленту так, как она сгибаться не должна: если продолжить, она просто сломается.

- Кили… - проговорила Ауда, и её полный боли голос сказал ему, что она знает, что он до сих пор не полностью принадлежит ей. Тем не менее её руки с нежностью скользили по нему, и он подумал, что она благодарна ему даже за такое неумелое притворство, - Я чувствую себя виноватой, - закончила она и опять заплакала.

Он приподнял голову с её груди и посмотрел ей в лицо.

- Что? - всё это была только его вина, ведь он предал Тауриэль и отверг Ауду.

- Я знаю, ты не хочешь, чтобы это было моим, - продолжила она, и слёзы обильно текли из её глаз, - Этот дар был предназначен ей, и я знаю, что не должна быть счастлива из-за того, что получила его вместо неё.

- Ауда?

- Скажи мне, что я могу быть счастлива, - тихо умоляла она, проводя кончиками пальцев по его лицу, и в этом прикосновении было даже больше отчаяния и нужды, чем когда она целовала его.

- Я не понимаю… - повторил Кили.

Конечно, он хотел ей счастья, и теперь видя её несчастной, он был несчастен сам.

- Кили, - выдохнула она, - Я жду ребёнка.

Издав низкий стон, Кили склонился к ней и…

… проснулся в своей постели в капитанской комнате на Вороньей высоте, вцепившись в смятое шерстяное одеяло. Он пришёл сюда на несколько дней, чтобы наверстать упущенное во время Совета время и снова приступить к своим обязанностям. Несколько минут Кили просто молча таращился в темноту, разглядывая смутные очертания стойки с доспехами и оружейных полок; все эти предметы были явным доказательством того, что он находился в сторожевой крепости, а не в королевской опочивальне в Эреборе.

Он вдруг понял, что весь взмок от пота. Сев, Кили отбросил одеяла и спустил ноги на пол, тяжело дыша, как будто долго бежал. Было трудно сказать, что в его сне расстроило его больше всего: мысль о том, что однажды из-за него Ауда и в самом деле почувствует себя несчастной и отвергнутой, или же внезапное, болезненное напоминание о том, что он не хотел, чтобы его будущие дети были рождены кем-то, кроме Тауриэль. То, что он потерял её и жизнь, которую они могли бы провести вместе, было его личным горем, и он будет продолжать переживать это, пока сможет. Но Кили ужасала мысль, что его неотвратимая преданность своей первой любви отравит счастье Ауды.

Он не так уж сильно волновался, когда думал, что она рассматривает этот брак просто как политический контракт; в этом случае никто из них не мог ожидать от другого большой личной привязанности. Но Кили не давало покоя её недавнее признание в том, что она могла бы научиться восхищаться им. А что, если она полюбит его? Как же тогда она сможет вынести осознание того факта, что его сердце навсегда принадлежит другой? Потому что не было никакой надежды, что Кили когда-нибудь ответит на её любовь.

Но что ему было делать? Он не мог забыть Тауриэль, как не мог забыть собственное имя, и всё же он чувствовал, что жестоко было бы держать её между собой и женщиной, на которой он поклялся жениться. Кили встал на ноги, накинул поверх ночной рубашки пальто и, выйдя за дверь, направился к крепостной стене. Свежий ночной воздух немного успокоил его, и несколько долгих минут он стоял, медленно и глубоко дыша, устремив взгляд на одну яркую звезду. что висела на западе, над Лихолесьем.

Наконец он услышал приближающиеся шаги, но, думая, что это часовой, не обратил на них внимания, пока не услышал знакомый грубый голос.

- Ты в порядке, сынок?

- Нет. Совсем нет, - ответил он Двалину, не поворачивая головы.

- Не ожидал увидеть тебя здесь, - старший гном немного постоял рядом, а потом продолжил, - Это очень тяжело, отдать то, что должен. Ты принёс жертву, которую приносит каждый воин, идя в бой, отказываясь от жизни и дома ради блага других. Я скажу тебе то, что сказал бы любому молодому гному перед первой в его жизни битвой: то, что тебе больно и страшно, не делает тебя менее сильным.

Кили просто молча кивнул в ответ, он боялся, что голос выдаст его. В конце концов он сказал:

- Я боюсь не за себя. Я не хочу, чтобы бедная Ауда страдала из-за меня.

- Думаю, ты понравишься ей, - сказал Двалин.

- Вот это-то и пугает меня больше всего! Я никогда не смогу дать ей того, что она хочет. Я не могу её любить.

Старший гном положил руку Кили на плечо.

- Парень, ты будешь обращаться с ней наилучшим образом. И помни, она знала, во что ввязывается, но всё равно приняла тебя. Так что перестань винить себя в том, чего не можешь изменить. Всё это не только твоя вина.

- Спасибо.