После пламени. Сборник

Исцеляющие руки. Атани ещё не умели выразить тот восторг и благодарность, которую будила в них сама способность исцелять руками; их разум ещё не знал этих слов — но сердце запомнило. На века.

25

— Забудь и думать об этом,— сказал мне Келегорм.

Мы с ним никогда не были друзьями. Скорее наоборот.

А сейчас он подошёл и заговорил — первым.

Общая боль — она действительно общая.

— О чём я должен не думать? — спросил я, делая вид, что не понял.

Откуда он узнал?! Осанвэ между нами невозможно. Догадался по моему лицу? Или просто — Маэдрос для нас обоих значит одно и то же?

— О нём,— тихо ответил Неистовый.

Сейчас это прозвище ему совершенно не шло.

— Ты его не спасёшь,— мы оба невольно посмотрели на север.— Это неприступная скала, и из лука не дострелит сам Оромэ. Нам Моргот дал полюбоваться на брата. А тебе… В общем, не советую.

Я промолчал.

Возражать Неистовому сейчас, когда я впервые слышал от него слова заботы, я не хотел. Согласиться — не мог.

Он меня понял.

— Убьют и съедят,— пообещал он мне со своим обычным сарказмом и отвернулся.

26

Была ночь.

Каждую ночь Люди спали.

Это вызывало двойное недоумение Феанора: как можно столько времени проводить во сне — и как можно предпочитать свет Лаурелина свету Тельпериона?! Впрочем, у человеческих странностей была и удобная сторона: по ночам Пламенный был предоставлен самому себе. Можно было бродить в одиночестве или без помех говорить с Мелькором.

Впрочем, некоторые атани всё же предпочитали бодрствовать по ночам.

Русоволосый юноша вопросительно посмотрел на Пламенного: «Я не помешаю?».

— Нет, ты можешь пройтись со мной, если хочешь.

«Как жаль, что у вас, у Людей, нет осанвэ! Ты многое хочешь сказать мне, я многое могу сказать тебе, но твои мысли отгорожены от меня каменной стеной, а ты не услышишь мои…»

Медленно появлялись тени, становясь всё чётче. Ладья Серебряного Света начала свой путь по небу.

Феанор смотрел на русоволосого юношу. Восторженный блеск его глаз был нолдору отраднее возрождённого Света Тельпериона.

Потом человек обернулся, вскинул взгляд на Сильмарили.

— Да,— ответил Феанор.— Это тот же самый Свет.

27

Эру Единый!

Мне некого больше молить, и молить я не умею.

Я не могу поверить в то, что Маэдрос — обречён. Я должен… наверное, я должен потерпеть неудачу сам, и только это заставит меня отступиться.

Если я останусь в живых.

Я… я решился. Я пойду. Несмотря ни на что. Просто — перед этим безумным походом, который наверняка закончится для меня напрасной гибелью, мне очень хочется поговорить с кем-то. Рассказать, куда я ухожу. Услышать слова напутствия.

С отцом или братом говорить нельзя.

Вот я и говорю — с Тобой.

Глупо я, наверное, выгляжу… С какой стати Единый услышит меня?

Но… мне чудится ободряющее прикосновение Его воли.

28

Люди выглядели теперь намного лучше. Те, что покрепче, вовсю исследовали окрестности. Хворые стремительно шли на поправку — в основном, заботами Феанора. Тёмный Вала от попыток целительства предпочёл воздержаться. Отобрал полдюжины атани пошустрее да посмышленее, показал нужные травы, обучил собирать и заваривать. Для заваривания, правда, понадобилась посуда. Мелькор немного подумал, а потом исчез на несколько дней, оставив Детей на попечении Феанора. Вернулся бледный и хмурый, но принёс чашу. Простую металлическую чашу, без украшений.

Дичь для атани добывали волки. Волки же по приказу Властелина Эндорэ отгоняли Людей от опасных мест.

Сам Тёмный Вала с Детьми общался немного. Наблюдал всё больше, мысленно отмечая самых толковых. Тех, кому предстояло сделаться лояльными Северу людскими вождями. Зато Феанору явно было в охотку возиться с атани. Да и те к нему льнули. Всё складывалось, как надо.

Пламенный же на каждом шагу испытывал странную смесь разочарования и удивления: большинству вещей, очевидных для эльдар, Людей приходилось учить, а кое-чему, как уже стало ясно, обучить вообще не удастся.

— Послушай, Мелькор,— спросил Феанор однажды,— я, конечно, не ставлю под сомнение твои знания и прозорливость… но: ты уверен, что именно этому народу принадлежит будущее? Новорождённые щенки — и те способнее их!

— Они здесь гости,— качнул головой Тёмный Вала. — Или, вернее, ученики. И плоть для них — вроде кокона для бабочки. Так, временная оболочка. Думаю, их тела поэтому такие непрочные. Чтобы легче было покидать мир. Ты подходишь к атани с мерками эльфов, а они другие. Тот, кому принадлежит будущее, вполне может быть слабым в настоящем.

— «Кокон для бабочки»? — задумчиво повторил Феанор.— Но бабочка, живя в коконе, должна просто уцелеть — всё то время, что она дремлет в нём. А атани… не приди мы к ним, как бы они жили? Что сталось бы с ними без нашей помощи?

— Что сталось бы? — Мелькор пожал плечами.— Многие погибли бы — от болезней, от зверья, от собственной глупости. Уцелели бы самые сильные и умные, дали потомство. Атани, конечно, не столь плодовиты, как орки, но, если ты заметил, уже сейчас не меньше дюжины женщин успели понести. Я-то очень хорошо это слышу. Да и пробудилось Людей раза в четыре больше, чем эльдар.