После пожара

– Что Нейт оказался шпионом Чужаков. Что он вредил Легиону с первого дня, как появился на Базе. Что мы идиоты, потому что смеялись и шутили с прислужником Змея, который планировал перерезать всем глотки, пока мы спим. Еще сказал, что он-то сразу раскусил Нейта и просто ждал, когда и мы сделаем то же самое, когда хотя бы у одного из нас хватит ума узреть истину, но, поскольку мы все оказались слепы и безмозглы, он был вынужден взять дело в свои руки. Мы-де подвели не только Легион, но и Всевышнего, и он, отец Джон, крайне разочарован нами, и ему за нас стыдно.

«ТАК И ЕСТЬ! Я ГОВОРИЛ, ЧТО НИКОГДА…»

Я резко отгоняю голос Пророка, и он затыкается. Словно бы глядя со стороны, удивляюсь, насколько проще теперь заставить его умолкнуть.

– Ты ему поверила? – интересуется доктор Эрнандес.

– Трудно сказать… Когда Нейт отказался стать Центурионом, отец Джон явно что-то заподозрил, но сомневался ли в нем до этого, неизвестно. С чего бы он выбрал Нейта на должность Центуриона, если не считал его истинно верующим?

– А может, это была проверка, – высказывается доктор Эрнандес. – Способ распознать Нейта.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Хотя отказ Нейта на глазах у всего Легиона сильно подпортил авторитет отца Джона. Не знаю, стоила ли того проверка Нейта таким способом.

– Так что ты об этом думаешь? – задает вопрос агент Карлайл. – Почему Нейт сделал то, что сделал?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. После его исчезновения я много дней размышляла об этом. Какое-то время я считала, что он просто испугался должности Центуриона – не хотел брать на себя ответственность. Но потом я задумалась о его словах в ночь перед побегом – о том, что во Внешнем мире кое-что готовится и он не хотел бы это сорвать, – подумала про ключ и телефон, которые он мне дал, и пришла к заключению, что отец Джон, пожалуй, был прав. Когда Нейт покинул Легион, у Пророка не было другого выхода, кроме как изобразить его притворщиком, лжецом и опасным врагом, и хотя я ни на миг не верила, что Нейт замышлял причинить кому-нибудь вред, это не означало, что он не шпионил. С другой стороны, если он был шпионом, то непонятно, почему отказался стать Центурионом, ведь это максимально приблизило бы его к отцу Джону.

– Вероятно, он полагал, что подобная близость увеличивает риск быть раскрытым, – говорит агент Карлайл. – Либо ему претили обязанности Центуриона, которые пришлось бы исполнять, скажи он «да»: наказывать, избивать, запирать людей в железный ящик. Возможно, он не был на это готов.

– Вы ведь не знаете, кем он был на самом деле? – задаю вопрос я.

Агент с улыбкой качает головой.

– Увы, мне ничего не известно о Нейте Чилдрессе.

– А если что-то узнаете, скажете мне? – спрашиваю я, хотя заранее знаю ответ.

– Нет. Если, конечно, не получу специального разрешения.

– По крайней мере честно, – вздыхаю я. – Получается, мне не стоит верить, что у вас нет информации о моей маме?

Улыбка на губах агента Карлайла гаснет.

– Я не это имел…

– Ладно, – перебиваю я. – Проехали.

Доктор Эрнандес, озабоченно хмурясь, переводит взгляд с меня на агента и обратно. Агент Карлайл пристально смотрит мне в глаза, после кивает. Не знаю, что означает этот кивок. Что я правильно делаю, не веря ни единому их слову? Или что я ошибаюсь и ему можно доверять?

– Итак, Нейт исчез без следа? – возвращается к теме разговора агент Карлайл. – Это выяснилось утром, верно?

Киваю.

– В юго-западном углу забора обнаружили пару ножниц по металлу. Нейт разрезал проволочную сетку и сбежал. Эймос сел за руль пикапа и отправился на поиски – на случай, если Нейт пошел пешком вдоль шоссе, – но вернулся ни с чем, и это, в общем-то, никого не удивило. По-моему, затеряться в пустыне довольно легко.

– Ты права, – кивает агент Карлайл.

– Вот, собственно, и все, – подытоживаю я. – Весь Легион собрали во дворе перед часовней, отец Джон долго разорялся, что мы сбились с Истинного пути, что наша вера фальшива, что все мы никчемные идиоты, недостойные Вознестись. К тому времени, как он закончил, многие плакали.

– Но не ты.

– Нет, – улыбаюсь я. – Я обдумала все, что сказал мне Нейт, все, что говорила мама перед тем, как ее изгнали, и, глядя, как орет и с пеной у рта беснуется отец Джон, я увидела его тем, кто он есть, кем всегда был.

– И кем же? – спрашивает доктор Эрнандес.

– Человеком. Может, чуть поумнее большинства и наделенным даром красноречия, но никак не Богом и даже не Его вестником. Обычным человеком, таким же тщеславным, алчным и гневливым, как и любой другой.

– Впервые слышу, чтобы ты так о нем отзывалась, – с улыбкой произносит доктор.

– Это нелегко. Я до сих пор чувствую какой-то барьер, – говорю я. – Долгое время я была уверена, что если посмею хотя бы подумать о Пророке дурное, то навечно отправлюсь в ад.

– Но больше в это не веришь?

Я качаю головой.

– Уже нет.

Молодчина, просыпается внутренний голос, так держать. Выкладывай всю правду.

Правду.