Но прежде всего, первая послевоенная французская республика потерпела крах из-за своей колониальной борьбы. Как и Старый порядок[168]
, Четвертая Республика была искалечена военными издержками. В период с декабря 1955 года по декабрь 1957 года Франция потеряла две трети своих валютных резервов, несмотря на устойчивый рост экономики. Валютный контроль, многочисленные обменные курсы (сопоставимые с теми, которые действовали в Советском блоке в последующие десятилетия), внешний долг, дефицит бюджета и хроническая инфляция — все это было связано с неконтролируемыми расходами неудачных колониальных войн, с 1947 по 1954 год и снова с 1955 года и далее. Сталкиваясь с этими препятствиями, различные правительства не могли прийти к согласию, и распадались. Даже без недовольной армии Четвертой Республике было бы трудно противостоять таким вызовам всего через десять лет после худшего военного поражения в истории страны и унизительной четырехлетней оккупации. Удивительно, что это продолжалось так долго.Институты Пятой Французской Республики Шарля де Голля были созданы именно для того, чтобы избежать недостатков ее предшественницы. Значение Ассамблеи и политических партий снизилось, исполнительная власть была резко усилена: конституция давала президенту значительный контроль и инициативу в принятии политических решений, а также абсолютную власть над премьер-министрами, которых он мог назначать и увольнять практически по своему желанию. После его успеха в прекращении алжирского конфликта де Голль предложил, чтобы президент Республики впредь избирался прямым всеобщим голосованием (а не косвенно, Ассамблеей, как до сих пор); эта поправка к конституции была должным образом одобрена на референдуме 28 октября 1962 года. Благодаря поддержке своих институтов, собственным достижениям и личным качествам, а также памяти населения о том, что все может быть иначе, — президент Франции теперь имел больше полномочий, чем любой другой избранный на свободных выборах глава государства или правительства в мире.
Во внутренних делах де Голль по большей части довольствовался тем, что оставлял ежедневные дела своим премьер-министрам. Программа радикальных экономических реформ, начавшаяся с выпуска нового франка 27 декабря 1958 года, соответствовала более ранним рекомендациям Международного валютного фонда и непосредственно способствовала стабилизации проблемных финансов Франции. Несмотря на весь свой шарм и авторитетность, де Голль был прирожденным радикалом, который не боялся перемен: как он сам написал в «Vers l’armée de métier» («Армия будущего»), юношеском трактате о военной реформе: «Ничто не длится, если оно постоянно не обновляется». Поэтому не удивительно, что немало важнейших изменений во французской транспортной инфраструктуре, планировке городов и государственных промышленных инвестициях были задуманы и начались именно под его руководством.
Но, как и многое другое в стремлении де Голля к внутренней модернизации, в частности амбициозные планы Мальро по восстановлению и очистке всех исторических общественных зданий Франции, эти изменения всегда были частью более широкой политической цели: восстановление величия Франции. Как и испанский генерал Франко (с которым у него не было ничего общего), де Голль понимал экономическую стабилизацию и модернизацию в основном как оружие в борьбе за восстановление национальной славы. Франция находилась в устойчивом упадке, по крайней мере, с 1871 года, мрачная траектория, отмеченная военным поражением, дипломатическим унижением, отступлением из колоний, ухудшением экономической ситуации и внутренней нестабильностью. Цель де Голля состояла в том, чтобы закрыть эпоху упадка Франции. "Всю свою жизнь, — писал он в своих военных мемуарах, — у меня было определенное представление о Франции». Теперь он должен был привести его в действие.
Сферой своей деятельности французский президент выбрал внешнюю политику, акцент на которую диктовался как личными предпочтениями, так и национальными интересами. Для де Голля издавна было больной темой постоянное унижение Франции — не так немецким врагом в 1940 году, как англо-американскими союзниками после. Де Голль никогда не забывал о том, что сам как представитель обедневшей и вообще никому не нужной Франции в годы войны находился в позорном одиночестве в Лондоне. Его понимание военной реальности удерживало его от выражения боли, которую он разделял с другими французами в связи с потоплением британцами средиземноморского флота Франции в Мерс-эль-Кебире в июле 1940 года; но символизм этого поступка, тем не менее, раздражал.