Необходимо подчеркнуть масштаб этого достижения. Некоторые люди, особенно некоторые категории этнических немцев из Югославии и Румынии, были оставлены в подвешенном состоянии, потому что Потсдамские соглашения не охватывали их случай. Но за полдюжины лет, работая на изуродованном, озлобленном и обнищавшем континенте, пережившем шесть лет ужасной войны и уже предвосхищавшем раскол холодной войны, военные правительства союзников и гражданские агентства ООН сумели репатриировать, интегрировать или переселить беспрецедентное число — многие миллионы — отчаявшихся людей со всего континента и десятков различных наций и сообществ. К концу 1951 года, когда UNRRA и IRO были заменены недавно созданной Верховной комиссией ООН по делам беженцев, в лагерях для перемещенных лиц в Европе осталось всего 177 000 человек — в основном стариков и немощных, потому что они никому не были нужны. Последний лагерь перемещенных лиц в Германии, в Френвальде в Баварии, был закрыт в 1957 году.
Перемещенные лица и беженцы Европы пережили не только всеобщую войну, но и целую серию локальных гражданских войн. Действительно, с 1934 по 1949 год Европа пережила беспрецедентную череду кровопролитных гражданских конфликтов в границах существующих государств. Во многих случаях последующая иностранная оккупация — будь то немцами, итальянцами или русскими — служила прежде всего для того, чтобы облегчить и узаконить осуществление довоенных политических планов и антагонизмов новыми и насильственными средствами. Оккупанты, конечно, не были нейтральными. Как правило, они объединяли свои силы с группировками внутри оккупированной страны для борьбы с общим врагом. Таким образом, политическая тенденция или этническое меньшинство, оказавшееся в невыгодном положении в политике мирного времени, смогли использовать изменившиеся обстоятельства для сведения местных счетов. Немцы в особенности были рады мобилизовать и использовать такие настроения не только для того, чтобы разделить и таким образом легче завоевать, но и для того, чтобы уменьшить трудности и затраты на управление и охрану завоеванных территорий: они могли полагаться на местных коллаборационистов, которые сделают это за них.
С 1945 года термин «коллаборационисты» приобрел характерный и уничижительный моральный оттенок. Но во время войны разделение и принадлежность часто несли в себе местный подтекст, куда более сложный и двусмысленный, чем предполагали бы простые послевоенные атрибуции — «сотрудничество» и «сопротивление». Так, в оккупированной Бельгии некоторые фламандцы, повторяя ошибку, которую они уже совершили во время Первой мировой войны, соблазнились обещанием автономии и шансом сломить власть франкоязычной элиты над бельгийским государством и приветствовали немецкое господство. Здесь, как и везде, нацисты охотно разыгрывали общую карту, пока это соответствовало их целям: бельгийские военнопленные, говорившие по-фламандски, были освобождены в 1940 году, когда военные действия прекратились, тогда как франкоговорящие валлоны оставались в лагерях на протяжении всей войны.
Во Франции и Бельгии, как и в Норвегии, сопротивление немцам было реальным, особенно в последние два года оккупации, когда нацистские попытки принудить молодых людей к принудительному труду в Германии заставили многих из них выбрать
В Италии все было гораздо сложнее. Фашисты находились у власти уже двадцать лет, когда Муссолини был свергнут в результате дворцового переворота в июле 1943 года. Возможно, по этой причине местное сопротивление режиму было слабым; большинство активных антифашистов находились в эмиграции. После сентября 1943 года, когда страна официально стала «воюющей» на стороне союзников, оккупированный немцами север страны разрывался между марионеточным режимом — «Республикой Сало» Муссолини — и небольшим, но мужественным партизанским сопротивлением, сотрудничавшим с наступающими армиями союзников, а иногда и поддерживавшимся ими.