Тем не менее, первые достижения ЕЭС были впечатляющими. Тарифы внутри сообщества были отменены к 1968 году, значительно раньше графика. Товарооборот между шестью государствами-членами за тот же период увеличился в четыре раза. Количество рабочей силы, задействованной в сельском хозяйстве, стабильно уменьшалась примерно на 4% ежегодно, тогда как объемы сельскохозяйственного производства на одного рабочего в 1960-х годах росли на 8,1% в год. К концу своего первого десятилетия, несмотря на тень де Голля, Европейское экономическое сообщество стало казаться единственным возможным решением, поэтому другие европейские государства начали выстраиваться в очередь к членству.
Но были и проблемы. Дорогостоящий, своекорыстный таможенный союз, управляемый из Брюсселя централизованной администрацией и неизбранной исполнительной властью, не был манной небесной ни для Европы, ни для остального мира. На самом деле, сеть протекционистских сделок и косвенных субсидий, введенных по требованию Франции, вообще противоречила духу и институтам международной торговой системы, которая возникла на протяжении десятилетия после создания Бреттон-Вудской системы. В той (значительной) степени, в какой система управления ЕЭС была смоделирована по образцу французской, ее наполеоновское наследие не предвещала ничего хорошего.
В конце концов, влияние Франции в первые годы существования Европейского сообщества помогло создать новую «Европу», которая была уязвима для обвинения в том, что она воспроизвела все худшие черты национального государства в субконтинентальном масштабе: всегда существовал немалый риск того, что ценой, которую придется заплатить за восстановление Западной Европы, будет определенный евроцентрический провинциализм. Несмотря на рост благосостояния внутри Сообщества, его мир был довольно ограниченным. В некоторых отношениях он был на самом деле намного меньше, чем мир, который знали французы или голландцы, когда их национальные государства открывались людям и странам, разбросанным далеко за морями. В условиях того времени это вряд ли волновало большинство западных европейцев, которые в любом случае почти не имели выбора. Но со временем это привело к отчетливо узкому видению «Европы», что имело тревожные последствия для будущего.
Смерть Иосифа Сталина в марте 1953 года ускорила борьбу за власть среди его обеспокоенных наследников. Поначалу глава тайной полиции Лаврентий Берия, казалось, был единственным наследником диктатора. Но именно по этой причине его коллеги сговорились убить его в июле того же года, и после непродолжительного периода правления Георгия Маленкова, именно Никита Хрущев — отнюдь не самый известный из ближайшего окружения Сталина — был утвержден два месяца спустя Первым секретарем Коммунистической партии Советского Союза. В этом была некоторая ирония: при всем своем психопатическом характере Берия был сторонником реформ и даже того, что еще не называлось «десталинизацией». За короткий промежуток времени, отделявший смерть Сталина от его собственного ареста, он аннулировал «Дело врачей», освободил некоторых заключенных из ГУЛАГа и даже предложил реформы в государствах-сателлитах, к замешательству местных партийных лидеров.
Новое руководство, которое формально было коллективным, но при Хрущеве все больше действовало по модели «первого среди равных», не имело особого выбора, кроме как продолжить курс, который наметил Берия. После многих лет репрессий и бедности смерть Сталина стала толчком к масштабным протестам и требованиям перемен. В 1953-1954 годах произошли восстания в сибирских трудовых лагерях в Норильске, Воркуте и Кенгире; для того чтобы их подавить, Кремлю понадобились танки, самолеты и большое количество военных. Но только «порядок» был восстановлен, Хрущев вернулся к стратегии Берии. В течение 1953-1956 годов из ГУЛАГа вышло 5 миллионов заключенных.
В странах народной демократии постсталинская эпоха была отмечена не только восстанием в Берлине 1953 года (см. Шестую главу), но и оппозицией даже в таких малоизвестных и типично запуганных имперских закоулках, как провинциальная Болгария, где рабочие табачных фабрик устроили беспорядки в мае и июне того же года. Нигде советской власти не угрожала серьезная угроза, но власти в Москве очень серьезно отнеслись к масштабам общественного недовольства. Задача, стоявшая сейчас перед Хрущевым и его коллегами, состояла в том, чтобы похоронить Сталина и его эксцессы, не подвергая риску систему, созданную сталинским террором, и преимущества, которые партия получила от своей монополии на власть.