Каждый год отныне ЕЭС будет скупать излишки сельскохозяйственной продукции всех своих членов по ценам на 5-7% ниже «целевых» цен. После этого оно избавлялась от этого избытка, субсидируя его перепродажу за пределами общего рынка по ценам, ниже европейских. Эта определенно неэффективная процедура была следствием очень устаревшей системы товарного обмена. Чтобы оставаться дееспособными, маленькие немецкие фермы нуждались в значительных субсидиях. Французские и итальянские фермеры не выставляли слишком высокие цены, но никто не осмеливался заставить их ограничить производство, а тем более требовать, чтобы они продавали свой товар по рыночной стоимости. Зато каждая из стран дала фермерам то, чего они хотели, а стоимость этого перевела на городских потребителей, а более всего — на налогоплательщиков.
Нельзя сказать, что прецедентов Общей сельскохозяйственной политики ЕЭС таких не существовало. Тарифы на зерно в Европе конца девятнадцатого века, направленные против дешевого импорта из Северной Америки, были отчасти аналогичны. В начале 1930-х годов предпринимались различные попытки поддержать цены на сельскохозяйственную продукцию, покупая излишки или платя фермерам, чтобы они производили меньше. По соглашению между Германией и Францией 1938 года, которое так и не было воплощено в жизнь, Германия обязывалась принять французский сельскохозяйственный экспорт в обмен на то, что Франция открыла бы свой внутренний рынок для немецкой химической и машиностроительной продукции.
Современное сельское хозяйство никогда не было свободно от политически мотивированной защиты того или иного рода. Даже США, чьи внешние тарифы упали на 90% между 1947 и 1967 годами, позаботились (и до сих пор заботятся) о том, чтобы исключить сельское хозяйство из процесса торговой либерализации. И сельскохозяйственная продукция с самого начала была исключена из обсуждения Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ). Таким образом, ЕЭС вряд ли было уникальным. Но аномальные последствия ОСП, наверное, все же выделялись оригинальностью. По мере того как росла эффективность европейских производителей, (их гарантированно высокие доходы позволяли им инвестировать в лучшее оборудование и удобрения), предложение сильно превысило спрос, особенно среди тех товаров, производству которых способствовала политика: баланс был ощутимо перекошен на пользу зерновых и животноводства, на которых в основном специализировались большие французские агропредприятия, тогда как фермерам Южной Италии, что производили фрукты, оливки и овощи, доставалось значительно меньше. Поскольку мировые цены на продовольствие упали в конце 1960-х годов, цены ЕЭС, таким образом, оказались на абсурдно высоком уровне. Через несколько лет после введения Общей сельскохозяйственной политики европейская кукуруза и говядина стоили на 200% больше по сравнению с мировыми ценами, а европейское масло — на 400% больше. К 1970 году в ОСП работали четыре из пяти администраторов Общего рынка, и сельское хозяйство обходилось в 70% бюджета, что являлось причудливой ситуацией для некоторых из самых промышленно развитых государств мира. Ни одна страна не могла бы в одиночку выдержать таких абсурдных норм, кроме как переложив это бремя на Сообщество в целом и связав их с более широкими целями Общего рынка, от которых каждое отдельное правительство ожидало преимуществ, по меньшей мере, в ближайшей перспективе. Только городские бедняки (и фермеры стран, которые не принадлежали к ЕЭС) потеряли от ОСП, но первые, по крайней мере, получали компенсацию другими способами.
На этом этапе большинство западноевропейских стран, конечно