"Европейский проект», в той мере, в какой он когда-либо существовал вне голов нескольких идеалистов, застопорился к середине 1950-х годов. Национальное собрание Франции наложило вето на предлагаемую европейскую армию, а вместе с ней и на любые разговоры об усилении европейской координации. Были достигнуты различные региональные соглашения по модели Бенилюкса — в частности, «Общий скандинавский рынок труда» в 1954 году, — но ничего более амбициозного на повестке дня не стояло. Сторонники европейского сотрудничества могли указать только на новое Европейское сообщество по атомной энергии, объявленное весной 1955 года; но это — как и Сообщество угля и стали — было французской инициативой, а причиной ее успеха, что характерно, стали ее узкие и в целом технические полномочия. Если британцы по-прежнему так же скептически относились к перспективам европейского единства, то на это были определенные причины.
Толчок к новому началу пришел, как и следовало ожидать, из стран Бенилюкса, у которых было больше всего опыта трансграничного союза и меньше всего потерь от размывания национальной идентичности. Теперь ведущим европейским государственным деятелям, в частности Полю-Анри Спааку, министру иностранных дел Бельгии, стало ясно, что политическая или военная интеграция невозможна, по крайней мере, в настоящее время. В любом случае к середине пятидесятых годов европейские проблемы заметно отошли от военных забот предыдущего десятилетия. Казалось бы, ясно, что акцент следует сделать на европейской экономической интеграции, на арене, на которой национальные интересы и сотрудничество могут осуществляться согласованно, без угрозы для традиционно чувствительных сфер. Спаак вместе со своим голландским коллегой созвал совещание в Мессине в июне 1955 года для рассмотрения этой стратегии.
Участниками Мессинской конференции были шесть членов Европейского сообщества угля и стали, а также (невысокого уровня) британский «наблюдатель». Спаак с коллегами высказали ряд предложений относительно таможенного союза, торговых сделок и других вполне обычных проектов транснациональной координации, к тому же их подавали так деликатно, чтобы не задеть чувствительных для Британии или Франции вопросов. Французы испытывали осторожный энтузиазм, англичане решительно сомневались. После Мессины переговоры продолжились в международном комитете по планированию, возглавляемом самим Спааком, с задачей выработки твердых рекомендаций для более интегрированной европейской экономики, «общего рынка». Но к ноябрю 1955 года британцы ушли, встревоженные перспективой именно такой полуфедеральной Европы, о которой они всегда подозревали.
Однако французы решили сделать решительный шаг. Когда Комитет Спаака в марте 1956 года опубликовал заключение, содержавшее официальную рекомендацию в пользу общего рынка, Париж согласился с этим. Британские наблюдатели оставались в сомнении. Они, безусловно, осознавали риски остаться в стороне — как конфиденциально заметил британский правительственный комитет лишь за несколько недель до обнародования рекомендаций Спаака: «Если государства-участники Мессинской конференции достигнут экономической интеграции без Соединенного Королевства, это будет означать гегемонию Германии в Европе». Но, несмотря на это, призывы англофильского Спаака и хрупкость международной зоны стерлинга, что выяснилось несколько месяцев спустя в Суэце, Лондон не мог заставить себя связать свою судьбу с «европейцами». Когда Договор об учреждении Европейского экономического сообщества (и Евратома, органа по атомной энергии) был подписан в Риме 25 марта 1957 года и вступил в силу 1 января 1958 года, в состав нового ЕЭС со штаб-квартирой в Брюсселе вошли те же шесть стран, которые присоединились к Сообществу угля и стали семь лет назад.
Важно не преувеличивать значимость Римского договора. По большей части он представлял собой декларацию будущих добрых намерений. Подписавшие его стороны согласовали график уменьшения и гармонизации тарифов, заложили возможность валютного объединения в будущем и договорились работать на перспективу свободного движения товаров, валюты и рабочей силы. Большая часть текста представляет собой основу для введения процедур, направленных на установление и обеспечение соблюдения будущих правил. Единственное по-настоящему значительное нововведение — создание в соответствии со статьей 177 Европейского суда, в который национальные суды будут передавать дела для окончательного рассмотрения, — окажется чрезвычайно важным в последующие десятилетия, но в то время оно осталось в основном незамеченным.