После войны. История Европы с 1945 года

Несмотря на то, что рабочие организации при таких условиях становились потенциально влиятельными, профсоюзы (везде, кроме Британии), были или слабы, или по другим причинам не хотели использовать свои возможности. Это было наследием межвоенных десятилетий: военизированные или политические союзы так и не смогли полностью оправиться от последствий депрессии и фашистских репрессий. В обмен на свою вновь обретенную респектабельность в качестве национальных партнеров по переговорам представители профсоюзов в пятидесятые и начале шестидесятых годов часто предпочитали сотрудничать с работодателями, а не использовать нехватку рабочей силы в своих непосредственных интересах. В 1955 году, когда было заключено первое в истории соглашение о производительности во Франции между представителями работников автомобильной промышленности и национализированным производителем автомобилей Renault, симптоматичным изменением перспективы было то, что основной выигрыш рабочих заключался не в заработной плате, а в инновационной уступке — третьей неделе оплачиваемого отпуска.[185]

Еще одна причина, по которой старые профсоюзы «синих воротничков» перестали быть столь значимыми в Западной Европе, заключается в том, что их электорат — квалифицированные мужчины, работники физического труда — находился в упадке. Занятость в угольной, сталелитейной, текстильной и других типичных для XIX века отраслях сокращалась, хотя это стало очевидным только в шестидесятых годах. Все больше вакансий появлялось в сфере услуг, и многие из них занимали женщины. Некоторые отрасли — текстильная промышленность, домашняя прислуга — на протяжении многих десятилетий оставались преимущественно женскими. Но после войны возможности трудоустройства в обеих этих областях резко сократились. Женская рабочая сила больше не состояла из одиноких женщин, работающих прислугой или на фабриках. Вместо этого она все чаще состояла из пожилых женщин (часто замужних), работающих в магазинах, офисах и в некоторых низкооплачиваемых профессиях: в частности медсестрами и учительницами. К 1961 году треть занятой рабочей силы в Великобритании составляли женщины, и две из каждых трех занятых женщин работали на канцелярских или секретарских должностях. Даже в Италии, где пожилые женщины традиционно не пополняли ряды (официально) занятых, к концу 1960-х годов 27% рабочей силы составляли женщины.

Ненасытный спрос на рабочую силу в процветающем северо-западном секторе Европы объясняет примечательные массовые миграции в 1950-х и начале 1960-х годов. Они принимали три формы. Во-первых, мужчины (и в меньшей степени женщины и дети) уезжали из деревень в города и мигрировали в более развитые регионы своей страны. В Испании более миллиона жителей Андалусии переехали на север в Каталонию за два десятилетия после 1950 года: к 1970 году 1,6 миллиона испанцев андалузского происхождения жили за пределами своего родного региона, из них 712 000 человек только в Барселоне. В Португалии значительная часть жителей обедневшего региона Алентежу уехала в Лиссабон. В Италии в период с 1955 по 1971 год, по оценкам, девять миллионов человек переехали из одного региона своей страны в другой.

Эта модель перемещения населения не ограничивалась Средиземноморьем. Миллионы молодых людей, покинувших Германскую Демократическую Республику ради Западной Германии в период с 1950 по 1961 год, возможно, выбирали политическую свободу, но, направляясь на запад, они также искали хорошо оплачиваемую работу и лучшую жизнь. В этом отношении они мало отличались от своих испанских или итальянских современников — или четверти миллиона шведов из сельского центра и севера своей страны, которые переехали в города в десятилетие после 1945 года. Во многом это движение было вызвано неравенством в доходах; но стремление убежать от жизненных неурядиц, одиночества и серости деревенской жизни и его традиционных иерархических канонов также играло определенную роль, особенно среди молодежи. Одним из побочных преимуществ было то, что заработная плата тех, кто остался, и количество земли, доступной им, в результате этого возросли.

Другим миграционным проявлением были переезды из одной европейской страны в другую. Европейская эмиграция, конечно, не была чем-то новым. Но пятнадцать миллионов итальянцев, покинувших свою страну в период с 1870 по 1926 год, как правило, отправлялись за океан: в Соединенные Штаты или Аргентину. То же самое было верно в отношении миллионов греков, поляков, евреев и других, которые эмигрировали в те же годы, или скандинавов, немцев и ирландцев более раннего поколения. Конечно, после Первой мировой войны, например, во Францию постоянно стекались шахтеры и сельскохозяйственные рабочие из Италии и Польши, а в 1930-е годы политические беженцы бежали на запад от нацизма и фашизма. Но внутриевропейская миграция, особенно в поисках работы, оставалась исключением.