После войны. История Европы с 1945 года

История успеха послевоенного европейского капитализма повсюду сопровождалась усилением роли государственного сектора. Но характер участия государства значительно различался. В большинстве стран континентальной Европы государство отказывалось от прямой собственности на промышленность (хотя и не на общественный транспорт или связь), предпочитая осуществлять косвенный контроль; часто через условно автономные учреждения, из которых итальянский Институт промышленной реконструкции (IRI) был крупнейшим и наиболее известным (см. Главу 8).

Конгломераты, такие как IRI, обслуживали не только своих сотрудников и потребителей, но и множество политических партий, профсоюзов, учреждений социального обслуживания и даже церквей — они были посредниками для их протекции и усиливали их власть. Партия христианских демократов Италии «колонизировала» на всех уровнях, от деревни до столицы страны, широкий спектр государственных услуг и продуктов, контролируемых государством или субсидируемых государством: транспорт, электронные СМИ, банки, энергетику, машиностроение и химическую промышленность, строительство, производство продуктов питания. Кроме самой партии, от этого больше всего выигрывали миллионы детей и внуков безземельных крестьян, которых этот большой государственный сектор обеспечивал рабочими местами. Итальянский национальный институт по делам сирот войны нанимал 12 работников на каждые 70 сирот и тратил 80% своих ежегодных бюджетных ассигнований на заработную плату и управление.

Подобным образом контроль над государственными предприятиями в Бельгии позволял национальному правительству в Брюсселе смягчать недовольство на местах и заглаживать конфликты, возникающие на основании региональных и языковых противоречий, услугами, рабочими местами и дорогими вливаниями в инфраструктуру. Во Франции послевоенная национализация создала прочные сети влияния и патронажа. Электроэнергетическая компания Франции (EDF) была главным поставщиком электроэнергии в стране. Кроме того, она была и одним из крупнейших работодателей страны. По соглашению, основанному на послевоенном законодательстве, 1% о оборота EDF ежегодно передавался социальному фонду, управляемому доминирующим в то время профсоюзным движением «Всеобщая конфедерация труда» (CGT). Отпуск и другие льготы, выплачиваемые из этого фонда (не говоря уже о возможностях трудоустройства для его сотрудников), на десятилетия оставались прибыльным и политически значимым рычагом протекции уже для покровителя самой Конфедерации — Французской компартии.

Таким образом, государство различными способами улаживало отношения в торговле, политике и обществе. Также прямо или косвенно оно отвечала за трудоустройство и оплату труда миллионов человек, которые имели в государственных структурах личный интерес — или как государственные служащие, или как специалисты других отраслей. Выпускники лучших британских университетов, как и их сверстники из Франции, обычно искали работу не в частном секторе, и тем более не в промышленности или торговле, а в образовательной сфере, в медицине, сфере социальных услуг и публичного права, в государственных монопольных учреждениях или на государственной службе. К концу 1970-х годов 60% всех выпускников университетов Бельгии устраивались на работу в государственные службы или в субсидируемый государством социальный сектор. Европейское государство создало уникальный рынок для товаров и услуг, которые оно могло предоставлять. Это сформировало эффективный круг занятости и влияния, который получил почти всеобщее признание.

Доктринальные разногласия относительно очевидных целей государства могли быть поводом для острых споров между левыми и правыми, христианскими демократами и коммунистами, социалистами и консерваторами, но почти каждый получал какую-то пользу от возможностей, которые создавало для них государство. Вера в государство — как планировщика, координатора, посредника, арбитра, поставщика, хранителя и опекуна — была широко распространена и пресекала почти все политические разногласия. Государство всеобщего благосостояния было откровенно социальным, но оно было далеко не социалистическим. В этом смысле социальный капитализм, как он развивался в Западной Европе, был действительно постидеологическим.