После войны. История Европы с 1945 года

Но Скандинавия исторически была бедной — регион лесов, ферм, рыболовства и нескольких основных отраслей промышленности, большинство из которых находилось в Швеции. Трудовые отношения в Швеции и особенно в Норвегии характеризовались постоянным напряжением: в течение первых десятилетий ХХ века по количеству забастовок обе страны занимали первые строчки в мире. Во время депрессии 1930-х годов безработица в регионе была хронической. В 1932-33 годах треть шведской рабочей силы была без работы; в Норвегии и Дании 40% взрослого населения не имели работы — цифры, сопоставимые с худшими годами безработицы в Великобритании, Веймарской Германии или промышленных штатах США. В Швеции кризис привел к ожесточенным столкновениям, в частности, в Одалене в 1931 году, где армия подавила забастовку на бумажной фабрике.

В том, что Скандинавия (и в частности Швеция) не пошла по пути других обществ на периферии Европы, которые в межвоенный период переживали экономический упадок, прежде всего заслуга социал-демократов. После Первой мировой войны скандинавские социалистические партии в значительной степени отказались от радикальной догмы и революционных амбиций, которые они разделяли с немецким и другими социалистическими движениями Второго интернационала; а в течение 1930-х годов они двигались к историческому компромиссу между капиталом и трудом. В Сальтшёбадене в 1938 году представители шведских работодателей и лейбористов подписали Пакт, который должен был стать основой будущих социальных отношений в стране — предвестик неокорпоративных социальных партнерств, созданных в Германии и Австрии после 1945 года, но которые были практически неизвестны до войны, кроме как под эгидой фашизма.[209]

Скандинавские социал-демократы были открыты для таких компромиссов, потому что у них не было иллюзий относительно воображаемого «пролетариата», на который другие социалистические партии полагались как на свою главную избирательную базу. Если бы они зависели только от голосов городского рабочего класса, или даже от голосов рабочего класса, объединившегося с реформаторами среднего класса, социалистические партии Скандинавии навсегда остались бы в меньшинстве. Их политические перспективы основывались на распространении их привлекательности на подавляющее большинство сельского населения региона. И таким образом, в отличие почти от любой другой социалистической или социал-демократической партии Европы, скандинавские социал-демократы не страдали инстинктивной антипатией к сельской местности, которая характеризовала большую часть европейских левых, начиная с замечаний Маркса об «идиотизме сельской жизни» и заканчивая ненавистью Ленина к «кулакам».

Озлобленные и обездоленные крестьяне межвоенной Центральной и Южной Европы сформировали готовый электорат для нацистов, фашистов или аграрных популистов, чья программа была сосредоточена вокруг одного вопроса. Но не менее обеспокоенные фермеры, лесорубы и рыбаки крайнего Севера Европы все чаще обращались к социал-демократам, которые активно поддерживали аграрные кооперативы — особенно важные в Дании, где коммерческое сельское хозяйство было широко распространено и эффективно, но очень мелкомасштабно, — и тем самым стирали издавна проведенные социалистами границы между частным производством и коллективными целями, «отсталым» селом и «современным» городом, которые так ужасно сказывались на их рейтингах в других странах.

На этом союзе рабочих и крестьян, которому способствовала необычная независимость скандинавских крестьян — ярых протестантов, чьи общины не были ограничены традиционной крестьянской зависимостью от священника или землевладельца, — основывался прочный фундамент, на котором вырастали самые успешные социальные демократии Европы. «Красно-зеленые» коалиции (сначала между Аграрными и Социал-демократическими партиями, позже только в рамках последних) были немыслимы во всем остальном мире; в Скандинавии они стали нормой. Социал-демократические партии выполнили роль того механизма, благодаря которому традиционное крестьянское общество и промышленный рабочий класс вместе вошли в городскую эпоху: в этом смысле социал-демократия в Скандинавии была не просто одним из политических течений, а собственно воплощением современности.