После войны. История Европы с 1945 года

Вторжение встретило некоторое пассивное сопротивление и довольно много уличных протестов, особенно в Праге; но по настоятельной просьбе чешского правительства оно не встретило открытого сопротивления. Недружественный прием был источником некоторого удивления для советского руководства, которое ожидало, что их танки встретят широкую поддержку. Дубчек и его коллеги были арестованы и доставлены в Москву, где их заставили подписать документ об отказе от части их программы и согласии на советскую оккупацию их страны. Однако Кремль вынужден был признать, что реформаторы пользуются поддержкой чешского и словацкого народов, и позволить им сохранить формальное руководство своей страной, по крайней мере, на данный момент. Было явно неосмотрительно поступать иначе.

Подавление пражских реформ, получившее название «нормализации», началось почти сразу. Предстоящий съезд партии был отменен, была вновь введена цензура, и все разговоры о реализации Программы действий прекратились. Советское руководство склонялось к введению в Праге военной диктатуры. Этот вариант поддерживали не только Андропов и Шелест, но и, что показательно, Вальтер Ульбрихт в ГДР, Тодор Живков в Болгарии и Гомулка в Польше. Однако Брежнев решил оставить Дубчека при власти еще на несколько месяцев, федерализовать страну (чтобы разделить словаков, чье главное требование было выполнено, и более радикальных чехов), а также посмотреть, как будут развиваться события — на всякий случай оставив войска Варшавского договора на территории Чехословакии.

Время от времени проходили студенческие демонстрации в защиту реформы, а в промышленных городах Богемии и Моравии ненадолго появились рабочие советы по венгерскому образцу 1956 года (на пике развития, в январе 1969 года, эти советы заявляли, что представляют одну шестую рабочих страны, хотя в Словакии они все еще были очень слабы). А еще было самоубийство Яна Палаха, 20-летнего студента Карлова университета, который совершил акт самосожжения на лестнице Национального музея на Вацлавской площади в Праге в знак протеста против советской оккупации и ее последствий. После этого Палах прожил еще три дня, умерев от ожогов 19 января 1969 года. Его похороны 25 января стали поводом для национального траура — по Палаху и по утраченной Чехословакией демократии.

В следующий раз, когда сторонники демократии вышли на улицы (после того как Чехословакия победила СССР в хоккейном матче[292], Кремль воспользовался случаем, чтобы отстранить Дубчека и назначить на его место (17 апреля 1969 года) одного из его бывших сподвижников, Густава Гусака. Как словак и бывшая жертва репрессий (в сталинские годы он сидел за «национализм») Гусак был идеальной кандидатурой для того, чтобы очистить страну от реформаторской ереси и не вызвать при этом обвинений в возврате к сталинизму. Дальнейшие репрессии были не такими очевидными, как когда-то, но очень эффективными. От публичных процессов воздержались, но Коммунистическую партию Чехословакии на протяжении двух лет очистили от всех «ненадежных» элементов (90% исключенных из нее были чехами). С теми мужчинами и женщинами, которые активно принимали участие или были ключевыми фигурами Пражской весны, провели «беседу» и попросили подписать признания, в которых они отрекались от своих действий и осуждали реформы Дубчека. Большинство согласились. Те, кто отказывались, теряли работу и становились общественными изгоями вместе со своими семьями и детьми. Наибольшую категорию пострадавших, независимо от того, были ли они в партии, составляли те, кто в последние годы был на виду: журналисты, телеведущие, публицисты, романисты, драматурги, кинорежиссеры или студенческие лидеры[293].

Выявление и устранение этих интеллектуалов осуществляли бюрократы низшего звена, полицейские и партийные чиновники — чаще всего те, кто работали вместе с ними. Их целью было добиться мелких признаний — не столько для того, чтобы обвинить своих жертв, сколько для того, чтобы унизить их и таким образом обеспечить их сотрудничество в подчинении себе беспокойного общества. Распространилось сообщение о том, что в 1968 году страна пережила массовый психоз, что лжепророки воспользовались последовавшей «истерией» и что нацию необходимо решительно направить на правильный путь: подтолкнуть пряником потребительских товаров и кнутом повсеместного надзора.

Конечно, всегда существовала скрытая угроза насилия, а то, что к нему редко прибегали, лишь усиливало ощущение коллективного унижения. Снова, как в 1938 и 1948 годах, Чехословакия становилась соучастницей собственного поражения. К 1972 году — когда поэтов и драматургов заставляли чистить котлы и мыть окна, преподаватели университетов клали кирпичи, а их мятежные студенты оказались на улице, полицейские досье были полны «признаниями», а коммунисты-реформаторы были запуганы или бежали из страны[294] — «порядок», по словам блестящего, горького эссе одной из жертв нормализации, был «восстановлен».