После войны. История Европы с 1945 года

Связь русского языка с советской оккупацией значительно ограничивала его привлекательность, даже в таких странах, как Чехословакия или Польша, где он был доступен благодаря лингвистической родственности. Несмотря на то, что граждане государств-сателлитов должны были изучать русский, большинство населения не сильно пыталось освоить этот язык, не говоря уже о том, чтобы на нем разговаривать, за исключением тех случаев, когда вынуждены были это делать.[527] Через несколько лет после падения коммунизма уже было понятно, что одним из парадоксальных последствий немецкой и советской оккупации стало то, что любое системное владение их языками было искоренено. В землях, которые так долго находились между Россией и Германией, теперь существовал только один иностранный язык, который имел значение. Быть «европейцем» в Восточной Европе после 1989 года, особенно для молодежи, означало говорить по-английски .

Для носителей немецкого языка в Австрии, Швейцарии или самой Германии, постепенная провинциализация их языка — до такой степени, что даже те, чей родной язык тесно связан с немецким, например голландский, больше не изучали и не понимали его, — была свершившимся фактом, и не было смысла оплакивать потерю. В 1990-е крупные немецкие компании вроде Siemens обернули эту ситуацию себе на пользу и установили английский язык в качестве своего корпоративного рабочего языка. Немецкие политики и руководители бизнеса стали известны легкостью, с которой они вращались в англоязычных кругах.

Другое дело — сужение сферы функционирования французского. В качестве языка повседневного обихода французский не играл значительной роли в Европе со времен упадка имперской аристократии старых режимов. За пределами Франции только несколько миллионов бельгийцев, люксембуржцев и швейцарцев, вместе с маленькими сообществами в итальянских Альпах и испанских Пиренеях, использовали французский язык в качестве своего родного языка и многие из них пользовались такими диалектными формами, которые презирали те, кто стоял на страже официального языка в Académie Française. В строго статистических терминах, по сравнению с немецким или русским, французский язык уже давно находился на европейской лингвистической периферии.

Но со времени упадка латыни французский был главным языком образованных космополитических элит, а следовательно — без сомнения, европейским языком. Когда в начале ХХ века в Оксфордском университете впервые предложили ввести преподавание французского в рамках учебной программы по современным языкам, против высказались несколько членов совета на том убедительном основании, что любой человек, достойный поступления в университет, уже свободно владеет французским языком. В академиях и посольствах по всей Европе таких взглядов широко придерживались вплоть до середины века (даже если и не говорили об этом откровенно). Автор этих строк может подтвердить необходимость и достаточность французского, как средства общения среди студентов от Барселоны до Стамбула еще в 1970 году.

За последующие тридцать лет все изменилось. К 2000 году французский перестал быть надежным средством международного общения даже среди элит. Только в Великобритании, Ирландии и Румынии он был рекомендован для школьников, начинающих изучать первый иностранный язык — все остальные изучали английский. В некоторых частях бывшей габсбургской Европы французский язык больше не был даже вторым иностранным языком, предлагаемым в школах, поскольку его вытеснил немецкий. «Франкофония» — всемирное сообщество франкоговорящих, большинство из которых проживало в бывших колониях, — продолжало играть существенную роль на мировой языковой арене; но упадок французского в его европейском доме ни у кого не вызывал сомнений, и, наверное, пути назад не было.

Даже в Европейской комиссии в Брюсселе, где французский язык был доминирующим официальным языком в первые годы существования Сообщества, и где носители французского языка в бюрократии, таким образом, пользовались значительным психологическим и практическим преимуществом, все изменилось. Изменения произошли не столько из-за присоединения самой Британии, ведь все государственные служащие, командированные из Лондона, свободно владели французским; а скорее как результат появления скандинавов, свободно владеющих английским, расширения (благодаря объединению Германии и вступления Австрии) немецкоязычного сообщества, и перспектива появления новых членов с Востока. Несмотря на привлечение переводчиков-синхронистов (чтобы обеспечить перевод для 420 возможных языковых комбинаций Союза, состоявшего из 25 членов), владение одним из трех главных языков Союза было обязательным требованием для каждого, кто хотел иметь реальное влияние на политику и ее реализацию. И французский теперь оказался в меньшинстве.