После войны. История Европы с 1945 года

Даже сейчас — и прежде всего сейчас — нельзя рассчитывать на то, что линии разлома и границы будут следовать за национальными границами. Примером может служить Совет государств Балтийского моря. Основанный в 1992 году, он включает скандинавских участников: Данию, Финляндию, Норвегию и Швецию; три балтийских государства бывшего СССР: Эстонию, Латвию, Литву; Германию, Польшу, Россию (а с 1995 года, насилуя географию, но по настоянию скандинавов, — Исландию). Это символическое подтверждение древних торговых связей было высоко оценено бывшими ганзейскими городами[523], такими как Гамбург или Любек, и еще более приветствуется городскими руководителями Таллина и Гданьска, стремящимися занять место в центре заново обретенного (с акцентом на Запад) балтийского сообщества и дистанцироваться от континентальной глубинки и недавнего прошлого.

Но в других регионах некоторых государств, в частности Германии и Польши, Балтия означала немного. Наоборот: в недавние годы Краков, например, ради привличения туристов подчеркивал свою ориентацию на юг и рекламировал свою давнюю роль столицы «Габсбургской Галиции». Мюнхен и Вена, хотя и конкурируют за трансграничные промышленные инвестиции, тем не менее вновь открыли для себя общее «альпийское» наследие, чему способствовало фактическое исчезновение границы, отделяющей южную Баварию от Зальцбурга и Тироля.

Таким образом, региональные культурные различия, безусловно, имеют значение, хотя экономические различия значат еще больше. Австрию и Баварию объединяет не только южногерманский католицизм и альпийские пейзажи: в течение последних десятилетий они обе превратились в сервисные экономики с высокой заработной платой, которые основывались скорее на технологиях, чем на физическом труде, опережая по производительности и процветанию более старые промышленные регионы на севере. Как и Каталония, итальянские Ломбардия и Эмилия-Романья, французский регион Рона-Альпы и Иль-де-Франс, Южная Германия и Австрия — вместе со Швейцарией, Люксембургом и частями бельгийской Фландрии — образуют общую экономически привилегированную зону Европы.

Хотя абсолютные уровни бедности и экономического неблагополучия по-прежнему были самыми высокими в бывшем Восточном блоке, сейчас самые резкие различия наблюдаются скорее внутри стран, чем между ними. Сицилия и южная Италия, как и южная Испания, так же сильно отставали от бурно развивающегося севера, как и в течение многих десятилетий: к концу 1990-х годов безработица в южной Италии была в три раза выше, чем к северу от Флоренции, в то время как разрыв в ВВП на душу населения между севером и югом фактически был больше, чем в 1950-х годах. В Великобритании также в последние годы увеличился разрыв между богатыми регионами юго-востока и бывшими промышленными районами на севере. Лондон, безусловно, процветал. Несмотря на то, что британская столица держала дистанцию от еврозоны, теперь она была неоспоримым финансовым центром континента и приобрела блестящую, высокотехнологичную энергию, которая заставляла другие европейские города казаться безвкусными и отсталыми. Переполненный молодыми специалистами и гораздо более открытый приливам и отливам космополитических культур и языков, чем другие европейские столицы, Лондон в конце двадцатого века, казалось, восстановил блеск «свингующих шестидесятых годов», что оппортунистически воплотили сторонники Тони Блэра в новом бренде страны «Крутая Британия».

Но блеск был лишь на поверхности. Учитывая цены на жилье, которые в самой перенаселенной столице Европы взлетели до небес, водители автобусов, медсестры, уборщики, школьные учителя, полицейские и официанты, которые обслуживали космополитических новых бриттов, больше не могли позволить себе жить рядом с ними и были вынуждены находить жилье все дальше и дальше, доезжая на работу на общественном транспорте, насколько им это удавалось в условиях наиболее перегруженных дорог Европы, или же пользуясь дорогими услугами потрепанной британской железной дороги. За внешними пределами Большого Лондона, который теперь, словно спрут, протянулся вглубь сельского юго-востока, возник не виданный до сих пор в недавней английской истории региональный контраст.