После войны. История Европы с 1945 года

Как мы помним, перспективу избавиться от кокона приветствовали не везде, а Яцек Куронь, написавший в марте 1993 года статью для польского журнала «Polityka», не преувеличивал, когда полагал, что «некоторые политические фигуры на Западе ностальгируют по старым мировым порядкам и СССР». Но тот «старый мировой порядок» — привычный застой последних сорока лет — навсегда остался в прошлом. Теперь европейцы противостояли не только неопределенному будущему, но и прошлому, которое стремительно менялось.

То, что недавно было очень простым, теперь снова становится довольно сложным. В конце двадцатого века полмиллиарда человек на западном мысе евразийской суши все чаще задавались вопросом о своей собственной идентичности. Кто такие европейцы? Что значит быть европейцем? Что такое Европа — и какого рода местом хотят видеть ее европейцы?

Выхолостить сущность «Европы» — малопродуктивный замысел. «Идея Европы», о которой и так идет много дискуссий, имеет давнюю историю, местами достойную восхищения. И хотя определенная «идея» Европы, повторяющаяся в различных конвенциях и договорах, закладывает основы Союза, к которому сейчас принадлежит большинство европейцев, она лишь отчасти разъясняет, какой жизнью они живут. В эпоху демографических изменений и переселения сегодняшние европейцы более многочисленны и разнородны, чем когда-либо раньше. Любой рассказ об их общем состоянии на заре ХХІ века должен начинаться с признания этого разнообразия, отображения перекрывающихся контуров и линий разломов европейской идентичности и опыта.

Термин «контуры» здесь употреблен неслучайно. В конце концов, Европа — это такое место. Но ее границы всегда были довольно изменчивы. Древние границы — Рима и Византии, Священной Римской империи и христианской Европы — достаточно точно совпадают с позднейшими политическими разделениями, чтобы предположить определенную преемственность: сложные отношения между германской и славянской Европой для писателя XI века вроде Адама Бременского были столь же очевидны, как и нам; средневековые границы католического и православного христианства, от Польши до Сербии, практически не отличались от сегодняшних; а концепция Европы, разделенной Эльбой на восточную и западную, был бы знаком чиновникам Империи Каролингов IX века, если бы они мыслили такими терминами.

Но давали ли эти традиционные разделительные линии хоть какое-то указание на местонахождение Европы, всегда зависело от того, где выпало быть вам. Один известный пример: в XVIII веке большинство венгров и богемцев были католиками, и преимущественно немецкоязычными. Но для просвещенных австрийцев «Азия», тем не менее, начиналась на Ландштрассе, главной дороге, ведущей на восток из Вены. В 1787 году, отправившись из Вены в Прагу, Моцарт писал, что пересек восточную границу. Восток и Запад, Азия и Европа всегда были разделены в сознании по меньшей мере так же, как и земля — границами.

Поскольку до недавнего времени Европа в основном была поделена не на государства, а состояла из империй, о внешних признаках континента думали больше не как о границах, а как о неопределенных приграничных областях — пограничные районы, limes, militärgrenze, krajina: зоны имперского завоевания и поселения, не всегда топографически точные, но они обозначали важную политическую и культурную границу. От Балтии до Балкан, такие регионы и их население на протяжении веков считали себя авангардными стражами цивилизации, уязвимыми и чувствительными краями, где заканчивался знакомый мир и начиналось место сдерживания варваров.

Но эти границы были подвижными и передвигались в зависимости от времени и обстоятельств: их географическое значение можно понимать по-разному. Поляки, литовцы и украинцы в своей литературе и политических мифах изображали себя как стражей окраин «Европы» (или христианства).[519] Но, как видно из беглого взгляда на карту, их утверждения взаимоисключают друг друга: они не могут все быть правильными. То же самое относится и к конкурирующим венгерским и румынским рассказам, или к настойчивому утверждению как хорватов, так и сербов, что именно их южная граница (с сербами и турками соответственно) составляет жизненно важную внешнюю оборонительную линию цивилизованной Европы.

Эта путаница показывает, что внешние границы Европы на протяжении веков были достаточно важными, чтобы заинтересованные стороны с настойчивостью отстаивали свой взгляд, который противоречил другим, насчет того, кто принадлежит к Европе. Пребывание «в» Европе придавало определенную безопасность: гарантию — или по крайней мере обещание убежища и интеграции. На протяжении веков она все больше становилась источником коллективной идентичности. Статус «пограничного государства», образца и стража основных ценностей европейской цивилизации, был источником уязвимости, но также и гордости: именно поэтому ощущение того, что что они остались за бортом «Европы», и забыты, сделало советское господство особенно унизительным для многих интеллектуалов Центральной и Восточной Европы.