Что, наверное, больше всего удивляет в этих событиях, то это то, что политическую систему в целом они дискредитировали сравнительно мало. Бесспорно, снижение явки на выборах свидетельствует об общей потере интереса к политическим делам; но это можно было заметить и несколько десятилетий назад по росту числа воздержавшихся, а политические споры становились не такими ожесточенными. Настоящей неожиданностью было не появление новой плеяды правых популистских партий, а то, что им постоянно не удавалось достичь еще лучшего результата, воспользоваться подрывом устоявшегося строя и недовольством после 1989 года.
На то была причина. Европейцы, возможно, потеряли веру в своих политиков, но в центре европейской системы управления было то, что даже самые радикальные антисистемные партии не решались открыто критиковать и продолжают чтить почти во всем мире. Это нечто, безусловно, не является Европейским Союзом, несмотря на все его многочисленные достоинства. Это не демократия: слишком абстрактная, слишком туманная и, возможно, слишком часто упоминаемая, чтобы выделяться в качестве объекта для восхищения. Также это не свобода или верховенство закона — они не подвергались серьезной угрозе на Западе в течение многих десятилетий и уже воспринимаются как должное молодым поколением европейцев во всех государствах-членах ЕС. То, что объединяет европейцев, даже когда они остро критикуют тот или иной аспект его практической работы, — это то, что стало обычным называть (и эта формулировка показательно отличается от «американского образа жизни») «европейской моделью общества».
XXIII. Разнообразие Европы
Мы действительно были бы мудры, если бы могли по-настоящему распознать знаки нашего времени и, понимая его требования и предпочтения, мудро изменить свое положение в нем. Вместо того чтобы неистово всматриваться в туманную даль, хотя бы немного спокойно оглядимся вокруг, посмотрим на это удивительное место, где мы находимся
Создатель Европы сделал ее маленькой и даже разделил на небольшие части, чтобы наши сердца могли найти утешение не в размере, а в множественности
В Европе мы были азиатами, тогда как в Азии мы европейцы
Когда коммунизм потерпел фиаско, а Советский Союз развалился, не только идеологическая система, а также политические и географические координаты всего континента изменились. На протяжении сорока пяти лет — дольше, чем большинство европейцев могли помнить — непростой исход Второй мировой войны находился в замороженном состоянии. Непреднамеренное разделение Европы со всеми соответствующими последствиями стали воспринимать как нечто необходимое. И тут вдруг оно было полностью отброшено. В ретроспективе послевоенные десятилетия приобрели кардинально другое значение. Если когда-то их считали началом новой эпохи безвозвратной идеологической поляризации, теперь они стали казаться тем, чем были на самом деле: продолжительным эпилогом европейской гражданской войны, которая началась в 1914 году, сорокалетним интервалом между поражением Адольфа Гитлера и окончательным урегулированием незавершенных дел, которые остались после войны.
С исчезновением мира 1945-1989 годов его иллюзии стали стали более очевидными. Широко известное «экономическое чудо» послевоенной Западной Европы вернуло региону положение в мировой торговле и производстве, которое он потерял в течение 1914-45 годов, а темпы экономического роста впоследствии вернулись к уровням, в целом сопоставимым с уровнем конца девятнадцатого века. Это было немалое достижение, но это был не совсем тот прорыв к бесконечно растущему процветанию, как когда-то наивно полагали современники.
Более того, восстановление было достигнуто не вопреки холодной войне, а благодаря ей. Подобно османской угрозе в более ранние времена, тень Советской империи уменьшила Европу, но вынудила выжившие остатки воспользоваться преимуществами единства. Без европейцев, которые были лишены свободы на Востоке, граждане Западной Европы процветали, свободные от обязательств бороться с бедностью и отсталостью государств, возникшие на месте старых континентальных империй, и под защитой американского военного зонтика от политических последствий недавнего прошлого. С позиции Востока такой взгляд был весьма ограничен. После крушения коммунизма и распада Советской империи его уже нельзя было воспринимать всерьез.