После войны. История Европы с 1945 года

Примечательно, что, согласно критериям Ланга и его преемников, среди новых «объектов наследия» Франции был разрушающийся фасад Отеля-дю-Норд на набережной Жемапп в Париже: откровенно ностальгическая дань уважения классическому фильму 1938 года Марселя Карне с таким же названием. Но Карне снимал весь фильм в студии. Поэтому сохранение дома (или фасада дома), который никогда и не показывали в фильме, можно было считать — в зависимости от предпочтений — или проявлением утонченной французской постмодернистской иронии, или же симптомом неизбежно фальшивой природы любой памяти, которая в зависимости от необходимости меняет содержание.

Собственный отличительный вклад Миттерана в национальное достояние состоял не столько в том, чтобы сохранить или классифицировать его, сколько в том, чтобы изготовить его в режиме реального времени. Ни один французский правитель со времен Людовика XIV не отмечал свое правление таким изобилием зданий и церемоний. Четырнадцать лет пребывания Миттерана на посту были отмечены не только постоянным нарастанием количества музеев, мемориалов, торжественных инаугураций, захоронений и перезахоронений, но и титаническими усилиями, направленными на то, чтобы обеспечить место самого президента в национальном наследии: от уродливой Большой арки Дефанс в Западном Париже до элегантной Пирамиды Лувра, агрессивно модернистской Оперы Бастилии и вызывающей споры Национальной библиотеки на южном берегу Сены.

Между тем, пока Миттеран был занят лапидарным монументализмом, в буквальном смысле вписывая себя в физическую память нации, гложущее чувство, что страна теряет связь со своими корнями, побудило выдающегося парижского историка Пьера Нора стать редактором «Мест памяти», 5600-страничного труда в трех частях и семи томах, изданного в течение 1984-1992 годов. Она стала попыткой определить и разъяснить места и сферы некогда общей для Франции памяти: имена и понятия, места и люди, проекты и символы, которые являются — или были — Францией, от соборов до кулинарии, от земли до языка, от городского планирования до карты Франции в сознании французов.

Ни в одной другой стране никогда не было задумано аналогичного труда, и даже представить себе такое было сложно. Ведь труд «Места памяти» Нора передает удивительную уверенность в коллективной идентичности Франции — безоговорочное утверждение, что восемьсот лет национальной истории завещали Франции уникальность и общее наследие, которые поддаются мнемоническому представлению таким образом, — и в то же время ощущение тревоги, о чем прямо говорит автор в предисловии, что эти традиционные коллективные символы общего прошлого вскоре будут потеряны навсегда.

Эта ностальгия как страх: страх того, что однажды — скоро — серые информационные указатели, которые расположены вдоль идеально продуманных и безукоризненно проложенных французских трасс, потеряют любое содержательное наполнение для самих французов. Какой тогда смысл был бы в аллюзиях (сначала — в форме символов, затем, чуть позже, — в названиях) на собор в Реймсе, амфитеатр в Ниме, виноградники Кло-де-Вужо, Мон-Сен-Виктуар или поле битвы при Вердене, если бы намек ничего не значил. Что останется от Франции, если случайный путешественник, наткнувшийся на такие названия, потерял связь с воспоминаниями, которые они должны вызывать, и чувствами, которые они призваны пробудить?

Индустрия наследия в Англии заключается в одержимости тем, чего на самом деле не было, — культивирование, так сказать, подлинной ностальгии по фальшивому прошлому. Напротив, французскому увлечению своим духовным наследием присуща определенная культурная подлинность. «Франция» всегда представляла себя аллегорически: посмотрите на различные изображения и воплощения «Марианны», Республики. Таким образом, вполне уместно, что сожаление о ключах к утраченной французскости было сосредоточено на формальном наборе символов, будь то материальных или интеллектуальных. Они и «есть» Франция. Если они будут потеряны или перестанут быть общими, Франция не будет собой — в том понимании, которое имел в виду Шарль де Голль, когда заявил, что «Франция не может быть Францией без славы».

Эти убеждения разделяли политики, интеллектуалы и люди разных политических взглядов — вот почему «Места памяти» были таким успешным изданием, запечатлев для десятков тысяч читателей мимолетную французскость, которая уже ускользала между пальцами в повседневной жизни. И поэтому очень показательно, что в то время как христианство — христианские идеи, христианские здания, обычаи и символы — занимают видное место в книгах Нора, «евреям» посвящен лишь один краткий раздел в основном как объектам ассимиляции, изгнания или преследования — и вообще нет ни одной записи о «мусульманах».