После войны. История Европы с 1945 года

На первый взгляд может показаться довольно странным, что столь значительная часть восстановления послевоенной Европы была делом людей, достигших зрелости и вступивших в политику много десятилетий назад. Черчилль, впервые вошедший в парламент в 1901 году, всегда называл себя «ребенком викторианской эпохи». Клемент Эттли тоже был викторианцем, родившимся в 1883 году. Но это, пожалуй, не так уж и удивительно. Во-первых, таким пожилым людям нечасто удавалось пройти сквозь тридцать лет смятений политически и нравственно непорочными, а политическое доверие к ним усилилась ввиду их редкости. Во-вторых, все они принадлежали к замечательному поколению европейских социальных реформаторов, достигших зрелости в 1880-1910 годах — будь то социалисты (Блюм, Эттли), либералы (Беверидж или будущий президент Италии Луиджи Эйнауди, родившийся в 1874 году) или прогрессивные католики (де Гаспери, Аденауэр). Их инстинкты и интересы очень хорошо соответствовали послевоенным настроениям.

Но в-третьих, и это, пожалуй, самое важное, эти старики, которые перестраивали Западную Европу, воплощали собой преемственность. Между войнами в моде было все новое и современное. Парламенты и демократии рассматривались многими — и не только фашистами и коммунистами — как декадентские, застойные, коррумпированные и в любом случае неадекватные задачам современного государства. Война и оккупация развеяли эти иллюзии, если не для интеллектуалов, то для избирателей. В холодном свете мира унылые компромиссы конституционной демократии обрели новую привлекательность. Конечно, в 1945 году большинство людей стремилось к социальному прогрессу и обновлению, но в сочетании с укреплением стабильных и привычных политических форм. Там, где Первая мировая война вызвала политизацию и радикализацию, ее «преемница» привела к обратным последствиям — глубокой тоске по нормальности.

Таким образом, государственные деятели, чей опыт формировался во времена, более давние, чем бурные межвоенные десятилетия — более уравновешенной и самоуверенной эпохи до 1914 года, — вызывали особое доверие. Олицетворяя преемственность, они были способны облегчить сложный переход от политических страстей недавнего прошлого к грядущей эпохе стремительных общественных изменений. Каким бы ни был их партийный «ярлык», все старшие государственные деятели Европы к 1945 году были скептичными, прагматичными практиками искусства возможного. Эта личная удаленность от чрезмерно самоуверенных догм межвоенной политики верно отражала настроение их избирателей. Начинался пост-идеологический век.

Перспективы политической стабильности и социальных реформ в Европе после Второй мировой войны зависели в первую очередь от восстановления экономики континента. Никакое государственное планирование или политическое руководство не могло облегчить того непосильного задания, которое предстало перед европейцами в 1945 году. Самым очевидным экономическим следствием войны были потери жилого фонда. Ущерб, нанесенный Лондону, где было разрушено три с половиной миллиона домов, был больше, чем от Великого пожара 1666 года. Девяносто процентов всех домов в Варшаве были разрушены. Только 27% жилых домов в Будапеште в 1945 году были пригодны для жилья. Война уничтожила 40% жилого фонда в Германии, 30% — в Великобритании, 20% — во Франции. В Италии было разрушено 1,2 миллиона домов, в основном в городах с населением 50 000 и более человек. Проблема бездомности, как мы видели, была, пожалуй, самым очевидным следствием войны в ближайшую послевоенную эпоху — в Западной Германии и Великобритании нехватка жилья сохранялась до середины 1950-х годов. Как выразилась одна женщина — представительница среднего класса, выйдя с выставки «Жилье после войны» в Лондоне, «я так отчаянно хочу собственное жилье, что согласна на все. Четыре стены и потолок — это предел моих мечтаний».

Вторая область очевидного ущерба была нанесена транспорту — торговому флоту, железнодорожным путям, подвижному составу, мостам, дорогам, каналам и трамвайным путям. Между Парижем и морем не было мостов через Сену, только один остался нетронутым через Рейн. Как следствие, даже если шахты и заводы могли производить необходимые товары, они не могли их перемещать — многие европейские угольные шахты снова работали к декабрю 1945 года, но город Вена все еще был без угля.

Худшим было визуальное восприятие: многие страны выглядели так, как будто они были разбиты и разбиты без всякой надежды на восстановление. И действительно, почти во всех европейских странах, участвовавших во Второй мировой войне, национальная экономика стагнировала или сокращалась по сравнению даже с посредственными показателями межвоенных лет. Но война не всегда является экономической катастрофой — наоборот, она может стать мощным стимулом для быстрого роста в определенных отраслях. Благодаря Второй мировой войне США достигли бесспорного лидерства в торговле и технологической отрасли, примерно так же, как Британия после наполеоновских войн.