После войны. История Европы с 1945 года

Отношения Франции с Советским Союзом складывались несколько иначе. За последние полвека Франция и Россия несколько раз вступали и выходили из совместных союзов, а в кругу симпатий французского общества Россия до сих пор занимала особое место: опросы общественного мнения в послевоенной Франции постоянно показывали значительный запас симпатий к Советскому Союзу.[30] Таким образом, французские дипломаты после поражения Германии могли надеяться, что естественное совпадение интересов — общий страх перед Германией и подозрение к «англо-американцам» — может привести к устойчивой советской поддержке французских дипломатических целей. Так же как и Черчилль, де Голль думал и говорил «Россия» вместо СССР и рассуждал в грандиозных исторических аналогиях. Направляясь в Москву в декабре 1944 года для переговоров по довольно бессодержательному франко-советскому договору против возрождения немецкой агрессии, французский лидер в разговоре со своими спутниками заметил, что его отношения со Сталиным подобны тем, которые были между королем Франциском и Сулейманом Великолепным четырьмя веками ранее, с тем отличием, что «во Франции ХVI века не было мусульманской партии».

Сталин, однако, не разделял французских иллюзий. Он не был заинтересован в том, чтобы служить противовесом, чтобы помочь французам компенсировать внешнеполитический вес Лондона и Вашингтона. Хотя это стало окончательно ясно французам только в апреле 1947 года, на московской встрече министров иностранных дел союзников, когда Молотов отказался поддержать предложения Жоржа Бидо об отделении Рейнской области и установление внешнего контроля над Рурским промышленным районом. И все же французы продолжали выдумывать альтернативные пути обеспечения невозможной независимости политики. Прошли неудачные переговоры с Чехословакией и Польшей, которые имели целью обеспечить поставки угля и рынки для французской стали и сельскохозяйственной продукции. И военное министерство Франции предполагало — конфиденциально — предложить еще в 1947 году, чтобы Франция заняла позицию международного нейтралитета, заключив превентивные соглашения или союзы с США и СССР объединившись с одной страной против другой, если какая-то из них начнет наступление на Францию.

Если Франция окончательно отказалась от этих фантазий и пришла к позиции своих западных партнеров в 1947 году, то это было по трем причинам. Во-первых, французские стратегии в отношении Германии потерпели неудачу: не было никакого демонтажа Германии и не было бы никаких репараций. Франция не имела возможности протолкнуть свое видение решения германского вопроса, а всем другим ее предложения не нравились. Второй причиной отступления Франции от своих первоначальных позиций стало отчаянное экономическое положение середины 1947 года: как и остальная Европа, Франция (как мы видели) остро нуждалась не только в американской помощи, но и в восстановлении Германии. Первая косвенно, но недвусмысленно зависела от согласия Франции относительно стратегии второй.

Третье и самое главное — это то, что французские политики и общественное настроение в Франции во второй половине 1947 года существенно изменились. Советский отказ от Плана Маршалла и появление Коминформа (о чем пойдет речь в следующей главе) превратили могущественную французскую коммунистическую партию из партнера по коалиции в правительстве в безудержного критика всей французской политики внутри страны и за рубежом. Настолько, что во второй половине 1947 года и большую часть 1948 года многим казалось, что Франция движется к гражданской войне. В то же время в Париже было что-то вроде военной паники, соединявшей постоянные опасения страны по поводу немецкого реваншизма с новыми разговорами о готовящемся советском вторжении.

В этих условиях и после отпора Молотова французы неохотно повернули на Запад. На вопрос госсекретаря США Джорджа Маршалла в апреле 1947 года, может ли Америка «положиться на Францию», министр иностранных дел Бидо ответил «да» — при наличии времени и при условии, что Франция сможет избежать гражданской войны. Понятно, что на Маршалла это не произвело особого впечатления. Одиннадцать месяцев спустя он описал Бидо как комок нервов. Маршалл счел озабоченность Франции германской угрозой «устаревшей и нереалистичной».

То, что Маршалл сказал о страхах Франции по поводу Германии, несомненно, было правдой, но это говорит о недостатке понимания недавнего прошлого Франции. Таким образом, это был вопрос немалого значения, когда французский парламент одобрил англо-американские планы для западной Германии в 1948 году, хотя и очень неуверенная большинством голосов — 297 против 289. У французов не было выбора, и они это знали. Если они хотели экономического подъема и какого-то уровня американских и британских гарантий безопасности против возрождения Германии или советской экспансии, то они должны были согласиться — особенно теперь, когда Франция была втянута в дорогостоящую колониальную войну в Индокитае, для которой ей срочно требовалась американская помощь.