После войны. История Европы с 1945 года

Американцы и британцы могли предоставить Франции гарантии относительно новой военной угрозы со стороны Германии; американская политика позволяла надеяться, что экономика Германии восстановится. Но все это не давало ответа на давний вопрос Франции: как обеспечить себе привилегированный доступ к материалам и ресурсам, сосредоточенным в Германии. Если их нельзя получить силой или путем аннексии, нужно найти другой способ. Решение, которое пришло на ум французам в последующие месяцы, заключалась в «европеизации» немецкой проблемы: как Бидо еще раз выразился в январе 1948 года: «В экономическом плане, но также и в политическом плане нужно... предложить в качестве цели союзникам и самим немцам интеграцию Германии в Европу».… это… единственный способ дать жизнь и стабильность политически децентрализованной, но экономически процветающей Германии».

Другими словами, если вы не можете уничтожить Германию, то подключите ее к европейской структуре, в которой она не сможет навредить с военной точки зрения, но в экономическом плане сможет сделать много хорошего. Если эта идея не приходила в голову французским лидерам до 1948 года, то не из-за недостатка воображения, а потому, что она явно воспринималась как крайний случай. «Европейское» решение немецкой проблемы Франции могло быть принято только после того, как было отвергнуто правильное «французское» решение, и французским лидерам потребовалось три года, чтобы принять это. За эти три года Франции, по сути, пришлось смириться с резким отрицанием трехсотлетней истории. В сложившихся обстоятельствах это было немалым достижением.

Положение Советского Союза в 1945 году было прямо противоположным положению Франции. После двух десятилетий фактического отстранения от дел Европы, Россия снова оказалась за столом. Стойкость советского населения, успехи Красной Армии и, надо сказать, способность нацистов обратить против себя даже самые сочувствующие антисоветские народы принесли Сталину авторитет и влияние в правительственных кругах и на улицах.

Эта новообретенная большевистская привлекательность основывалась на соблазнительности власти. Несмотря на огромные потери в первые шесть месяцев германского вторжения, когда Красная Армия потеряла 4 миллиона человек, 8000 самолетов и 17000 танков, советские армии восстановились. В 1945 году они представляли собой величайшую военную силу, какую когда-либо видела Европа: только в Венгрии и Румынии они поддерживали военное присутствие численностью около 1,600 000 человек вплоть до 1946 года. Сталин имел прямой или (в случае Югославии) косвенный контроль над огромной полосой Восточной и Центральной Европы. Его войска едва удалось сдержать от продвижения вперед через Северную Германию вплоть до датского границы благодаря стремительному наступлению британцев под руководством Монтгомери.

Западные генералы хорошо знали: ничто в мире не могло остановить Красную Армию от того, чтобы дойти до Атлантического океана, если бы Сталин отдал такой приказ. Конечно, американцы и англичане имели явное преимущество в стратегических бомбардировщиках, и у Америки была атомная бомба, о чем Сталин знал еще до того, как Трумэн сказал ему об этом в Потсдаме в июле 1945 года. Нет сомнений, что Сталин хотел советскую атомную бомбу — это одна из причин, по которой он настаивал на советском контроле над теми частями Восточной Германии и, особенно, Чехословакии, где были залежи урана; в течение нескольких лет 200 000 восточноевропейцев будут работать на этих шахтах в рамках советской атомной программы.[31]

Но атомная бомба, хотя и обеспокоила советское руководство и сделала Сталина еще более подозрительным к американским мотивам и планам, чем он уже был, мало изменила советские военные расчеты. Они вытекали непосредственно из политических целей Сталина, которые, в свою очередь, опирались на давние советские и российские цели. Первый из них был территориальным: Сталин хотел вернуть землю, потерянную большевиками при Брест-Литовском договоре 1918 года и в ходе войны с Польшей два года спустя. Эта цель была частично достигнута в секретных пунктах его пактов 1939 и 1940 годов с Гитлером. Остальным он был обязан решению Гитлера вторгнуться в Советский Союз в июне 1941 года, позволив Красной Армии в свою очередь вновь оккупировать спорные территории в ходе ее наступления на Берлин. Поэтому советская оккупация и аннексия Бессарабии, Буковины, Подкарпатской Руси, Западной Украины, Восточной Финляндии, трех независимых балтийских республик и Кенигсберга в Восточной Пруссии, могли быть представлены как победные трофеи, а не как последствия сомнительных сделок с фашистским захватчиком.