После всего: Стихи 1920-1942 гг.

Надоели скитанья без цели,
Примитивно-непрочный уют.
Одиночество темных отелей,
Одиночество темных минут.

Закоулки глухие, кривые,

Нищета, темнота, полутьма,
И облупленные, неживые,
Двухсотлетние эти дома.

Ни романтики старых кварталов,

Ни фальшиво-восторженных слов!
Слишком много я в жизни видала
Этих грязных и темных углов.

Жить, подобно бездомной собаке,

Не приткнуться нигде, никогда…
Надоело мне на бивуаке
Прожигать неживые года!

А над жизнью — тугой, неизменной,

Навсегда заколдованный круг…
…Ночью снятся мне белые стены
И широкие окна на юг.

1931 (Из сборника «Окна на север», 1939)

«Так — кружусь в назойливом круженье…»

Так — кружусь в назойливом круженье:
Приготовлю вечером еду;
Точным, методическим движенье
Перед сном будильник заведу.

И, убрав последний чай и ужин,

Оборву листок календаря…
Вот и все. И — кончен день ненужный,
Прожитой бессмысленно и зря.

Вот и все, И поздняя усталость

Мне не даст ни думать и ни спать.
А наутро — все опять сначала
Правильно и точно повторять.

Хоть бы раз один явилось чудо

Дерзкой, невозможною игрой,
Хоть бы раз немытую посуду
Выбросить в помойное ведро.

И потом, в неповторимой лени

Лечь в большую теплую кровать.
И хотя б до светопреставленья —
Спать!

1931

«Жизнь — это рай? Рассыпанные звезды?..»

Жизнь — это рай? Рассыпанные звезды?
Цветущий сад, весна и мотыльки?
— А звон будильника? А пыльный воздух?
Все эти дни неверья я тоски?

А жалобы задавленных нуждой,

Расчет, подсчет («на вечер бы хватило…»)?
Такой вот неприглядной и пустой
Я жизнь увидела — и полюбила!

1931

Будильник

Юрию

Человек изобрел Петуха,
Чтобы утром вставать на работу,
Чтобы ночь не томилась заботой,
Чтобы ночь была сладко-тиха.

Когда воздух тревожен и глух

И пугают сплетения линий,
Тишину стережет на камине
Металлический звонкий Петух.

Ночью комната спит. И во сне

Ее сердце спокойно и точно.
Ее сердце всегда непрочно
В напряженной пустой тишине.

Только шепот упрямых часов,

Металлический блеск на камине,
И судьба, и тоска, и любовь
В напряженной до боли пружине.

А когда безобразным пятном,

Никогда не закрывшейся раной
Посветлеет (до ужаса рано)
Голубое, большое окно, —

Веки сдавит назойливый сон

(Утром сны тяжелей и тревожней),
И по всей земле — безнадежный
Отвратительный звон.

1931

Монпарнас