После жизни и смерти

– Смерть не смотрит на то, как ты готова к ее приходу, – заметил маг, – Однажды ты заснешь в последний раз, и племя останется без травницы.

– Замолчи, юродивый, заткнись! – старуха поднялась на ноги и принялась улюлюкать.

Чешир зашипел, оскалился, как поступил бы любой из сородичей Керры, и, пятясь, ушел от нее, интересно, что ему самому подобное поведение тоже было привычно. «Хотел же поберечь нервы старушки», – подумал Беляков. Маг все еще жил в палатке с Хеком, на собственную имели право обезьяны с семьей или травница. Половозрелые самцы обычно обходили запрет, живя тройками или четверками, а всех девушек селили в один большой шатер. Хек уже давно спал и, хоть почувствовал появление соседа, вида не подал. Василий примостился подальше от молодого самца и в который раз уснул на шкурах, пропитанных песком.

В который раз ему снилась промозглая ночь, как всем снятся кошмары из прошлого, смолотые в фарш усталым сознанием. Во сне он снова играл героя, но был чудовищем. Почти ничего не было видно, кроме грязной дороги с кусками асфальта. Перед ним, вздрагивая, стояла Анна и, хрипя, пыталась вдохнуть, из-под ее белых пальцев падали крупные капли крови. Остекленевшие глаза девушки смотрели прямо на него. Потом Суворова медленно, словно в замедленной съемке, начала падать, рыжие волосы волной взлетели вверх. Только опустилась девушка не на сырую осеннюю землю, а утонула в звенящей тьме, там только холод и что-то похуже, чем пустота. Тягучая маслянистая тьма стала подниматься, она поглотила почву под ногами мага. Мужчина провалился вниз, задрал голову, поднял руки, тщетно пытаясь ухватиться за воздух, и увидел родную планету со стороны, увидел тысячи новорожденных душ огоньками курсирующих между мирами. Они стремились к Земле, но огромный рот с длинным розовым языком слизал их на подлете и расплылся в демонической улыбке. Отчаяние, непередаваемый ужас…

Чешир вздрогнул и проснулся. Его трясло, и воздух казался просто ледяным. Мужчина выполз из палатки под палящее солнце, ветер жег ноздри, а песок обжигал кожу. Беляков все не мог согреться. Он погрузил руки в раскаленную красноватую смесь песчинок, не понимая, что руки уже покрылись волдырями. Сейчас температуры раскаленной солнцем поверхности хватило бы, чтобы сварить яйцо всмятку.

Обезумевшего мага назад в палатку затянули руки Хека:

– Ты идиот! – зарычал самец, отвесив мужчине увесистую оплеуху, – точно идиот! Потом лечи тебя! Ты же заболеешь от ожогов!

– Мне было холодно. – Чешир потер щеку, по которой пришелся удар рыжей обезьяны.

Хек мог бы снести ему голову, если бы приложил немного усилий. Легко бы сломал своими острыми зубами шею человеку, но вместо этого – пощечина и визг.

– Дышать же нечем, день на дворе! – он еще немного помахал руками, попрыгал, потом, перегревшись, сел. – Из-за тебя не выспишься, повесил Иртком мне… Хуже детеныша!

Беляков сжал пальцы и только теперь почувствовал боль от ожогов, задумчиво посмотрел на руки и вздохнул:

– Прости, не знаю, что на меня нашло, я больше не выберусь наружу, – мягко с ужасным акцентом проговорил Чешир, чувствуя себя стариком, впавшим в маразм.

Столько всего произошло за последнее время, а мальчишке приходится присматривать за ним – таким сильным, повидавшим жизнь.

– Да уж постарайся. – Хек подобрался поближе, обнюхал Чешира. Прищурился, недовольно фыркнул и повалился на бок. – У меня есть огненная настойка, давай на двоих? Быстро согреешься.

Маг ухмыльнулся и покачал головой:

– Не лучшая идея, когда не хватает воды, и такой жар в пустыне…

Молодому самцу пристало совершать глупости, а ему больше глупить нельзя – выбран весь лимит. Теперь уж точно нельзя быть легкомысленным, хотя именно сейчас хотелось напиться вдрызг, до свинячьего состояния, чтобы забыть, что он человек, а не один из зальтарцев, и эта пустыня – не его родной дом. Ничего не происходило долгие месяцы, и ожидание сводило его с ума.

***

Обдах стоял на балконе, за которым клубились золотистые облака, вверх и вниз уходили этажи дворца демиургов. В который раз крылатый размышлял о том, насколько правдиво ощущение грандиозности этого места. Что есть обжитые комнаты и коридоры, а что – лишь иллюзия, наподобие зеркала. К нему подошла девушка со слегка голубоватыми крыльями в мантии, которая хорошо сидела на фигуре, только капюшон так же скрывал лицо. Она оперлась на серые перила рядом с Обдахом, как и он, рассматривая изменчивые клубы тумана:

– После вылазок в запретные миры мне все кажется, что под этим белым пространством скрывается тьма, что вот-вот выскользнут тени и поглотят меня, – вздохнула, опустила голову, уставилась на серый пол под ногами. – Как тебе удается быть таким спокойным после спасения душ на Земле, когда тьма практически ревела на тебя?

Обдах вспомнил те дни, когда носился по погибшей Вселенной в надежде найти жизнь среди пустоты.

– Я получил опыт, – заговорил он, – я смотрел раз за разом, как обращаются в тени те, кого уже не спасти, и понял…