Последняя колония

– О нет, генерал. Окончательно, – возразил оренТхен. – Полностью и неизлечимо. Но, несмотря на это, за вами все же была определенная правота. И я хорошо запомнил, как спросил себя: а что, если этот сумасшедший генерал все же сможет это сделать? Я попытался представить себе такое будущее – наш сектор космоса без войн, в мире. И не смог! Словно передо мной стояла белокаменная стена, не позволявшая заглянуть вперед. Причем это было в то время, когда я решил, что буду бороться за конклав. И боролся. Я не мог увидеть того мира, который он принесет с собой. Не мог даже вообразить его себе. Я знал лишь одно – что я этого хочу. И я знал, что если есть шанс его добиться, то использовать его сможет лишь этот безумный генерал. Я верил в это.

ОренТхен выпустил руки генерала.

– Это было так давно…

– Мой старый друг, – сказал Гау.

– Старый друг, – согласился оренТхен. – И впрямь старый. А теперь я должен идти. Я был рад снова увидеться с вами, Тарсем. Я говорю правду. Вот только предпочел бы выбрать другие обстоятельства.

– Конечно, – кивнул Гау. – Но ведь вхайдианин предполагает, а жизнь располагает. Жизнь полна неожиданностей.

ОренТхен снова повернулся, чтобы уйти.

– Как я смогу узнать, что вы приняли решение? – спросил Гау.

– Вы узнаете, – бросил, не оборачиваясь, оренТхен.

– И все же как?

– Вы услышите, – сказал оренТхен и повернул голову к генералу: – По крайней мере, это я могу вам обещать.

С этими словами он направился к своей машине и уехал в сопровождении своего эскорта.

Офицер почтительно приблизился к Гау.

– Скажите, генерал, что он имел в виду, когда сказал, что вы услышите ответ?

– Они будут петь, – ответил Гау и указал на колонию, все еще залитую лучами прожекторов. – Ритуальное пение – это высшая форма их искусства. Пением они выражают радость, скорбь, в песнях молятся богам. Чан дал мне понять, что, когда его разговор с колонистами закончится, они пропоют мне свой ответ.

– Неужели мы услышим их отсюда? – удивился молодой офицер.

Гау улыбнулся:

– Если бы вы когда-нибудь слышали пение вхайдиан, то не задали бы этот вопрос, лейтенант.

Гау ждал над обрывом всю ночь, прислушиваясь к тишине. Он нес свою вахту в одиночестве, лишь изредка к нему подходил лейтенант или солдат, приносивший горячее питье, помогавшее сохранить бодрость. Но лишь на востоке показалось солнце, не успевшее еще осветить колонию, Гау наконец-то услышал то, чего так долго ждал.

– Что это? – спросил лейтенант.

– Тише! – раздраженно отмахнулся Гау.

Лейтенант отскочил.

– Они запели, – сказал генерал через несколько секунд. – Сейчас они поют приветствие утру.

– И что же это означает? – продолжал допытываться любопытный офицер.

– Это означает, что они приветствуют утро. Это ритуал, лейтенант. С него они начинают каждый день.

Утренняя молитва то звучала громче, то стихала и тянулась, как показалось генералу, немыслимо долго. Но наконец-то подошла к резкому финальному вибрато. Гау, который давно уже в нетерпении вышагивал взад-вперед над обрывом, замер в неподвижности.

Со стороны колонии послышалось иное пение, в ином ритме, постепенно становившееся все громче и громче. Гау несколько долгих минут прислушивался, а потом вдруг шлепнулся на складной стул, как будто его внезапно оставили силы.

Лейтенант мгновенно подскочил к нему, но Гау отмахнулся своим обычным жестом.

– Что они поют теперь, генерал? – поинтересовался лейтенант.

– Свой гимн, – ответил Гау. – Свой государственный гимн.

Он встал.

– Они говорят, что не покинут планету. Они говорят, что предпочитают умереть, оставаясь вхайдианами, нежели жить, подчиняясь конклаву. Все мужчины, женщины и дети этой колонии.

– Они сумасшедшие, – сказал лейтенант.

– Они патриоты, лейтенант, – поправил его Гау, повернувшись и глядя офицеру в лицо. – Они сделали выбор согласно своим убеждениям. Не следует непочтительно относиться к их решению.

– Извините, генерал, – сказал лейтенант. – Я просто не понимаю их выбора.

– А я понимаю. Вот только я надеялся, что он будет другим. Принесите мне коммуникатор.

Лейтенант поспешил прочь, а Гау вновь повернулся к колонии, вслушиваясь в песнь неповиновения.

– Вы всегда были упрямцем, мой старый друг, – вслух сказал Гау.

Вернулся лейтенант с маленьким переговорным устройством. Гау взял его, набрал свой личный код и перешел на связь по общему каналу.

– Говорит генерал Тарсем Гау. Всем кораблям сфокусировать световые излучатели и приготовиться действовать по моей команде.

Свет прожекторов, отчетливо видимый даже в свете восходящего солнца, сразу же исчез – корабельные оружейники занялись перенастройкой своего оружия в боевой режим.

Пение смолкло.

Гау чуть не выронил переговорное устройство и замер, приоткрыв от удивления рот и уставившись на колонию. Потом, шепча что-то про себя, медленно подошел к краю обрыва. Лейтенант стоял навытяжку поблизости и напряженно прислушивался.

Генерал Тарсем Гау молился.

Тишина продолжалась всего несколько секунд. А потом колонисты вновь завели свой гимн.