Последняя мистификация Пушкина

Су­ще­ст­ву­ют раз­ные све­де­ния о том, ко­гда, имен­но, Гек­кер­ны по­лу­чи­ли ос­кор­би­тель­ное пись­мо по­эта. С од­ной сто­ро­ны, Пуш­кин ве­че­ром 25-го ян­ва­ря уве­рен­но зая­вил Вя­зем­ской, что пись­мо уже ждет Дан­те­са до­ма, с дру­гой - по­слан­ник спус­тя не­сколь­ко дней де­таль­но рас­пи­сал Вер­стол­ку, что

про­шлый втор­ник (се­го­дня у нас суб­бо­та), в ту ми­ну­ту, ко­гда мы со­бра­лись на обед к гра­фу Стро­га­но­ву... я по­лу­чаю пись­мо от гос­по­ди­на Пуш­ки­на[560].

То есть ве­че­ром 26 ян­ва­ря. Оче­вид­ное не­сов­па­де­ние на це­лые су­тки! Ду­ма­ет­ся, Гек­керн лу­ка­вил: ведь ес­ли ве­рить ему, все по­сле­дую­щие со­бы­тия - получе­ние пись­ма, его об­су­ж­де­ние у Стро­га­но­ва, об­ра­ще­ние к Ар­шиа­ку, состав­ле­ние от­вет­но­го вы­зова, ви­зит Ар­шиа­ка к Пуш­кин – долж­ны бы­ли про­изой­ти ме­ж­ду 5-тью и при­мер­но 10-тью ча­са­ми ве­че­ра во втор­ник. Слиш­ком ма­ло вре­ме­ни для при­ня­тия судь­бо­нос­ных ре­ше­ний.

По­слан­ник на­ме­рен­но сдви­нул да­ту по­лу­че­ния пись­ма по тем же со­об­ра­же­ни­ям, что и Вя­зем­ские. Вне­зап­ность про­ис­ше­ст­вия по­зво­ля­ла скрыть их соб­ст­вен­ные хо­ро­шо про­ду­ман­ные дей­ст­вия. «Мы в се­мье на­сла­ж­да­лись пол­ным сча­сть­ем; мы жи­ли, об­лас­кан­ные лю­бо­вью и ува­же­ни­ем все­го об­ще­ст­ва»[561] - и вдруг. Не ус­пе­ли ог­ля­нуть­ся - все уже про­изош­ло. Бо­лее то­го, для соз­да­ния боль­ше­го эф­фек­та «вне­зап­но­сти» Гек­керн в пись­ме к сво­ему на­чаль­ни­ку откро­вен­но пе­ре­дер­ги­ва­ет фак­ты: «мы ста­ра­тель­но из­бе­га­ли по­се­щать дом гос­по­ди­на Пуш­ки­на». И тут же до­бав­ля­ет: «С той или с дру­гой сто­ро­ны от­но­шения ог­ра­ни­чи­ва­лись лишь по­кло­на­ми», а, зна­чит, не бы­ло ни­ка­ко­го по­во­да для бес­по­кой­ст­ва.

Гек­керн лу­ка­вил, но де­лал это тон­ко и уме­ло. Как и пред­по­ла­гал Пуш­кин, ве­се­лый Дан­тес, вер­нув­шись до­мой от Вя­зем­ских, встре­тил рас­те­рян­но­го от­ца, дер­жа­ще­го в ру­ках ос­кор­би­тель­ное пись­мо по­эта. На­вер­ня­ка бы­ло бур­ное объ­яс­не­ние, но Гек­кер­ны вновь на­шли лов­кий вы­ход из соз­дав­ше­го­ся по­ло­же­ния.

Даль­ней­шие их дей­ст­вия вкрат­це опи­сал Дан­зас, се­кун­дант Пуш­ки­на. Он рас­ска­зы­вал Ам­мо­со­ву,

что по­лу­чив это пись­мо Ге­ке­рен бро­сил­ся за со­ве­том к гра­фу Стро­га­но­ву и что граф, про­чи­тав пись­мо, дал со­вет Ге­ке­ре­ну, что­бы его сын, ба­рон Дан­тес, вы­звал Пуш­ки­на на ду­эль, так как по­сле по­доб­ной оби­ды, по мне­нию гра­фа, ду­эль бы­ла един­ст­вен­ным ис­хо­дом. В от­вет Пуш­ки­ну ба­рон Ге­ке­рен на­пи­сал пись­мо, в ко­то­ром объ­я­вил, что сын его при­шлет ему сво­его се­кун­дан­та[562].

И это бы­ло поч­ти прав­дой, за ис­клю­че­ни­ем то­го, что Гек­керн не «бро­сил­ся» к Стро­га­но­ву, а, вос­поль­зо­вав­шись при­гла­ше­ни­ем на обед, от­пра­вил­ся к не­му с уже про­ду­ман­ным ре­ше­ни­ем.

Ду­эль по­слан­ни­ка по-преж­не­му его не уст­раи­ва­ла, но кое-ка­кие под­виж­ки в этом на­прав­ле­нии про­изош­ли. Счи­та­ет­ся, что по­слан­ник ис­кал у Стро­га­но­ва, зна­то­ка дво­рян­ской эти­ки, со­вет и чуть ли не утешение. На са­мом де­ле, Гек­керн от­пра­вил­ся за по­мо­щью не про­сто к влия­тель­но­му при­двор­но­му, а к стар­ше­му род­ст­вен­ни­ку, обя­зан­но­му ре­шать об­щие се­мей­ные про­бле­мы и за­бо­тить­ся о чес­ти се­мьи.

Встре­ча со­стоя­лась, ско­рее все­го, в пер­вой по­ло­ви­не дня, 26 ян­ва­ря, и но­си­ла до­воль­но про­дол­жи­тель­ный ха­рак­тер - ведь кро­ме во­про­са, на­до ли стре­лять­ся, су­ще­ст­во­вал еще один и не­ма­ло­важ­ный - кто бу­дет стре­лять­ся. Он так вол­но­вал Гек­кер­на, что по­слан­ник про­дол­жал об­су­ж­дать его и по­сле тра­ге­дии. «Кто же дол­жен был быть про­тив­ни­ком г. Пуш­ки­на? – спрашивал он Нес­сель­ро­де 1 мар­та 1837 г. и отвечал:

Ес­ли я сам, то, как по­бе­ди­тель, я обес­че­щи­вал бы сво­его сы­на; зло­сло­вие рас­про­стра­ни­ло бы по­всю­ду, что я сам вы­звал­ся, что уже раз я ула­жи­вал де­ло, в ко­то­ром сын мой об­на­ру­жил не­дос­та­ток му­же­ст­ва; ес­ли же я был бы жерт­вою, то мой сын не за­мед­лил бы отом­стить мою смерть, и его же­на ос­та­лась бы без опо­ры. Я это по­нял, а он про­сил у ме­ня, как до­ка­за­тель­ст­ва мо­ей люб­ви, по­зво­ле­ния за­сту­пить мое ме­сто[563].

Тем же во­про­сом он за­да­вал­ся и в пись­ме к Вер­стол­ку:

Что же мне ос­та­ва­лось де­лать? Вы­звать его са­мо­му? Но, во-пер­вых, об­ще­ст­вен­ное зва­ние, ко­то­рым ко­ро­лю бы­ло угод­но ме­ня об­лечь, пре­пят­ст­во­ва­ло это­му; кро­ме то­го, тем де­ло не кон­чи­лось бы. Ес­ли бы я ос­тал­ся по­бе­ди­те­лем, то обес­чес­тил бы сво­его сы­на; не­доб­ро­же­ла­те­ли всю­ду бы го­во­ри­ли, что я сам вы­звал­ся, так как уже раз ула­жи­вал по­доб­ное де­ло, в ко­то­ром мой сын об­на­ру­жил не­дос­та­ток храб­ро­сти; а ес­ли бы я пал жерт­вой, то его же­на ос­та­лась бы без под­держ­ки, так как мой сын не­ми­нуе­мо вы­сту­пил бы мсти­те­лем[564].

Кста­ти, сам Пуш­кин не воз­ра­жал про­тив та­ко­го под­хо­да. Дан­зас вспо­ми­нал, что, ко­гда он за­ме­тил по­эту