Последняя мистификация Пушкина

Ми­ло­сти­вый го­су­дарь, не зная ни ва­ше­го по­чер­ка, ни ва­шей под­пи­си, я об­ра­тил­ся к г. ви­кон­ту д'Аршиаку, ко­то­рый вру­чит вам на­стоя­щее пись­мо, что­бы убе­дить­ся, дей­ст­ви­тель­но ли то пись­мо, на ка­кое я от­ве­чаю, ис­хо­дит от вас. Со­дер­жа­ние его до та­кой сте­пе­ни вы­хо­дит из пре­де­лов воз­мож­но­го, что я от­ка­зы­ва­юсь от­ве­чать на все под­роб­но­сти это­го по­сла­ния. Вы, по-ви­ди­мо­му, за­бы­ли, ми­ло­сти­вый го­су­дарь, что имен­но вы от­ка­за­лись от вы­зо­ва, на­прав­лен­но­го ва­ми ба­ро­ну Жор­жу де Гек­кер­ну и им при­ня­то­го. Дока­за­тель­ст­во то­му, что я здесь за­яв­ляю, су­ще­ст­ву­ет - оно пи­са­но ва­шей ру­кой и ос­та­лось в ру­ках у се­кун­дан­тов. Мне ос­та­ет­ся толь­ко пре­ду­пре­дить вас, что г. ви­конт д'Аршиак от­прав­ля­ет­ся к вам, что­бы ус­ло­вить­ся от­но­си­тель­но мес­та, где вы встре­ти­тесь с ба­ро­ном Жор­жем Гек­кер­ном, и пре­ду­пре­дить вас, что эта встре­ча не тер­пит ни­ка­кой от­сроч­ки.

Я су­мею впо­след­ст­вии, ми­ло­сти­вый го­су­дарь, за­ста­вить вас оце­нить по дос­то­ин­ст­ву зва­ние, ко­то­рым я об­ле­чен и ко­то­ро­го ни­ка­кая вы­ход­ка с ва­шей сто­ро­ны за­пят­нать не мо­жет. Ос­та­юсь, ми­ло­сти­вый го­су­дарь, Ваш по­кор­ней­ший слу­га ба­рон де Гек­керн. Про­чте­но и одоб­ре­но мною. Ба­рон Жорж де Гек­керн[570].

С этим пись­мом Ар­ши­ак в де­ся­том ча­су от­пра­вил­ся к Пуш­ки­ну. Пе­ре­дав слу­ге ви­зит­ную кар­точ­ку сле­дую­ще­го со­дер­жа­ния:

Про­шу г-на Пуш­ки­на ока­зать мне честь со­об­ще­ни­ем, мо­жет ли он ме­ня при­нять. Или, ес­ли не мо­жет сей­час, то в ко­то­ром ча­су это бу­дет воз­мож­но. Ви­конт д'Аршиак, со­стоя­щий при по­соль­ст­ве Фран­ции.

Пуш­кин, к то­му вре­ме­ни вер­нув­ший­ся до­мой, при­гла­сил Ар­шиа­ка к се­бе в ка­би­нет. Про­чи­тав пись­мо, по­эт при­нял вы­зов без вся­ко­го объ­яс­не­ния и обе­щал при­слать д'Аршиаку сво­его се­кун­дан­та для пе­ре­го­во­ров об ус­ло­ви­ях дуэли.

При­ход фран­цуз­ско­го ди­пло­ма­та был свое­вре­ме­нен. Пуш­кин уже со­би­рал­ся на­нес­ти ви­зит к Гек­кер­нам, по­сколь­ку ис­те­ка­ли су­тки, в те­че­ние ко­то­рых они долж­ны бы­ли оп­ре­де­лить­ся с от­ве­том. Вя­зем­ская в по­сле­ду­эль­ном пись­ме в Мо­ск­ву со­бы­тия это­го ве­че­ра рас­по­ло­жи­ла в воль­ном по­ряд­ке, но смысл пер­во­на­чаль­но­го по­ры­ва по­эта пе­ре­да­ла вер­но:

Пуш­кин от­пра­вил­ся на бал к гра­фи­не Ра­зу­мов­ской. По­сту­чав­шись на­прас­но в дверь все­го се­мей­ст­ва Г[ек­кер­на], он ре­шил им дать по­ще­чи­ну, будь то у них (на до­му) или на балу[571].

По­сле встре­чи с Ар­шиа­ком, не­об­хо­ди­мость в этом от­па­ла, за­то ост­ро вста­ла про­бле­ма вы­бо­ра се­кун­дан­та. Луч­ше­го мес­та для по­ис­ка кан­ди­да­та на эту роль, чем бал у Ра­зу­мов­ских, где со­би­рал­ся «весь Пе­тер­бург», труд­но бы­ло пред­ста­вить, и Пуш­кин в 12-ом ча­су от­пра­вил­ся ту­да.

Е.С.Вол­ко­ва, пле­мян­ни­ца Ви­ель­гор­ско­го, пи­са­ла:

Я ви­де­ла Пуш­ки­на на ба­лу во втор­ник. Он явил­ся ту­да, что­бы по­ис­кать се­кун­дан­тов для зав­траш­не­го по­един­ка[572].

Ту­да же на­пра­вил­ся и Ар­ши­ак. Вер­нув­шись до­мой, он не стал до­жи­дать­ся се­кун­дан­та Пуш­ки­на, и пе­ред отъ­ез­дом на бал ото­слал по­эту за­пис­ку, в ко­то­рой со­об­щал:

Ни­же­под­пи­сав­ший­ся из­ве­ща­ет гос­по­ди­на Пуш­ки­на, что он бу­дет ожи­дать у се­бя до­ма до 11 ча­сов ве­че­ра ны­неш­не­го дня, а по­сле это­го ча­са - на ба­лу у гра­фи­ни Ра­зу­мов­ской ли­цо, упол­но­мо­чен­ное на пе­ре­го­во­ры о де­ле, ко­то­рое долж­но быть за­кон­че­но зав­тра[573].

Ре­шив не­пре­мен­но драть­ся на ду­эли, Пуш­кин дол­жен был по­за­бо­тить­ся о том, что­бы че­ло­век, ока­зав­ший ему ус­лу­гу, сам не под­верг­ся су­ро­во­му на­ка­за­нию. Осо­бен­но, это ка­са­лось его дру­зей и близ­ких, ко­то­рые мог­ли по­пла­тить­ся карь­е­рой и лич­ной сво­бо­дой. Дан­зас пре­дель­но про­сто и бе­зы­скус­но вы­ра­зил мыс­ли по­эта:

я не ина­че мо­гу по­яс­нить на­ме­ре­ния по­кой­но­го, как тем, что по из­вест­но­му мне и всем знав­шим его ко­рот­ко, вы­со­ко­му бла­го­род­ст­ву ду­ши его, он не хо­тел во­влечь в от­вет­ст­вен­ность по сво­ему соб­ст­вен­но­му де­лу ни­ко­го из со­оте­че­ст­вен­ни­ков...[574].

По­это­му Пуш­кин об­ра­тил­ся к ди­пло­ма­ти­че­ско­му ли­цу, на ко­то­рое не рас­про­стра­ня­лось дей­ст­вие рос­сий­ских за­ко­нов. Как вспо­ми­на­ли А.О. и К.О. Россе­ты:

Пуш­кин звал к се­бе в се­кун­дан­ты сек­ре­та­ря анг­лий­ско­го по­соль­ст­ва Ме­ге­не­са (Мед­же­ни­са); он час­то бы­вал у гра­фи­ни Фи­кель­мон — дол­го­но­сый анг­ли­ча­нин (по­том был по­сол в Пор­ту­га­лии), ко­то­ро­го зва­ли perroquet malade (боль­ной по­пу­гай (франц.)), очень по­ря­доч­ный че­ло­век, ко­то­ро­го Пуш­кин ува­жал за че­ст­ный нрав[575].

Впро­чем, это сви­де­тель­ст­во не по­ме­ша­ло ис­сле­до­ва­те­лям при­дать впол­не объ­яс­ни­мо­му по­ве­де­нию Пуш­ки­на бо­лее хит­ро­ум­ный мо­тив: