Последняя мистификация Пушкина

В за­пис­ках Жу­ков­ско­го об этом ни­че­го не го­во­рит­ся, но в них нет и на­ме­ка на пе­ре­пис­ку с Ар­шиа­ком; и во­об­ще нет мно­го из то­го, что про­изош­ло тем ут­ром - на­при­мер, со­об­ще­ния о по­хо­ро­нах сы­на Гре­ча, ко­то­рое по­эт по­лу­чил с ут­рен­ней по­чтой, и упо­ми­на­ния о ви­зи­те в две­на­дца­том ча­су Цве­тае­ва, при­каз­чи­ка кни­го­из­да­те­ля Смир­ди­на. По­хо­же, Жу­ков­ский кон­спек­ти­ро­вал лишь от­дель­ные фак­ты, ко­то­рые его за­ин­те­ре­со­ва­ли в рас­ска­зах до­маш­них. Ис­сле­до­ва­те­ли же боль­шей ча­стью ви­дят в за­пис­ке пе­ре­чень стро­го увя­зан­ных между со­бой со­бы­тий и де­ла­ют вы­вод, что Пуш­кин до ча­су дня из до­ма не вы­хо­дил. Но ме­ж­ду ут­рен­ним ча­ем и обе­дом мог­ло про­изой­ти мно­го со­бы­тий.

Вос­по­ми­на­ния Дан­за­са, за­пи­сан­ные в 1863 го­ду, как и лю­бые дру­гие вос­по­ми­на­ния не ли­ше­ны не­дос­тат­ков ме­му­ар­ной ли­те­ра­ту­ры - сме­си слу­хов и наблюдений, вос­про­из­ве­ден­ных сла­бею­щей па­мя­тью. Но в от­ли­чие от дру­зей по­эта, при­над­ле­жав­ших к ка­рам­зин­ско­му круж­ку, Дан­за­су во всей ду­эль­ной ис­то­рии осо­бен­но и не­че­го бы­ло вспо­ми­нать, кро­ме по­след­не­го дня ка­та­ст­ро­фы. Ве­ро­ят­но, он де­сят­ки раз по го­ря­че­му сле­ду по­вто­рил свой рас­сказ близким и зна­ко­мым по­эта, а, зна­чит, за­пом­нил де­та­ли про­ис­ше­ст­вия с осо­бой ост­ро­той, не под­вла­ст­ной вре­ме­ни. Он вспо­ми­нал:

27 ян­ва­ря 1837 го­да К.К.Дан­зас, про­хо­дя по Пан­те­лей­мон­ской ули­це, встре­тил Пуш­ки­на в са­нях. В этой ули­це жил то­гда К.О.Рос­сет; Пуш­кин, как по­ла­га­ет Дан­зас, за­ез­жал сна­ча­ла к Рос­се­ту и, не за­став по­след­не­го до­ма, по­ехал уже к не­му Пуш­кин ос­та­но­вил Дан­за­са и ска­зал:

- Дан­зас, я ехал к те­бе, са­дись со мной в са­ни и по­едем во фран­цуз­ское по­соль­ст­во, где ты бу­дешь сви­де­те­лем од­но­го раз­го­во­ра[586].

В этой час­ти вос­по­ми­на­ний осо­бен­но важ­но упо­ми­на­ние о Рос­се­те. Мож­но со­гла­сить­ся с тем, что сце­на встре­чи Пуш­ки­на и Дан­за­са на ули­це при­ду­ма­на обо­и­ми для смяг­че­ния на­ка­за­ния се­кун­дан­та, но при­чем тут Рос­сет? За­чем вспо­ми­нать о нем и раз­ру­шать удоб­ный миф? Оче­вид­но, Дан­зас спус­тя чет­верть ве­ка продолжал жить со­бы­тия­ми то­го дня, пы­та­ясь по­нять их ло­ги­ку и свое ме­сто во всей истории. Очень важ­но бы­ло, что по­эт сна­ча­ла, в один­на­дца­том ча­су, за­шел к Рос­се­ту с пред­ло­же­ни­ем стать се­кун­дан­том, но не за­стал его до­ма. И толь­ко то­гда, взяв са­ни, от­пра­вил­ся к Дан­за­су - и то­же мог не за­стать его до­ма, но встре­тил­ся с ним на пу­ти. Не­ве­ро­ят­ное сов­па­де­ние! Но, имен­но, цепь не­ве­ро­ят­ных сов­па­де­ний, осо­бен­но оза­да­чи­ва­ла ка­ж­до­го, кто пы­тал­ся од­ним взгля­дом оки­нуть день пуш­кин­ской ду­эли – в том чис­ле и Дан­за­са.

По­эт пред­ло­жил дру­гу по­ехать с ним во фран­цуз­ское по­соль­ст­во, что­бы при­сут­ст­во­вать при важ­ном раз­го­во­ре. Тот, «не го­во­ря ни сло­ва, сел с ним в са­ни, и они по­еха­ли в Боль­шую Мил­ли­он­ную». По до­ро­ге Дан­зас, ес­те­ст­вен­но, по­ин­те­ре­со­вал­ся, ку­да за­хо­дил по­эт и уз­нал о его ви­зи­те к Рос­се­ту. Прав­да, о це­ли ви­зи­та он до­га­дал­ся чуть поз­же:

Во вре­мя пу­ти Пуш­кин го­во­рил с Дан­за­сом, как буд­то ни­че­го не бы­ва­ло, со­вер­шен­но о по­сто­рон­них ве­щах. Та­ким об­ра­зом дое­ха­ли они до до­ма фран­цуз­ско­го по­соль­ст­ва, где жил д'Аршиак. По­сле обык­но­вен­но­го при­вет­ст­вия с хо­зяи­ном Пуш­кин ска­зал гром­ко, об­ра­ща­ясь к Дан­за­су:

- Я хо­чу те­перь по­свя­тить вас во все (фр.), - и на­чал рас­ска­зы­вать ему все, что про­ис­хо­ди­ло ме­ж­ду ним, Дан­те­сом и Ге­ке­ре­ном, то есть то, что чи­та­те­лям из­вест­но из ска­зан­но­го на­ми вы­ше[587].

А вы­ше, как мы зна­ем, бы­ло ска­за­но, опять же с чу­жих слов, об об­ра­зо­ва­нии двух пар­тий за и про­тив Пуш­ки­на, о про­ти­во­бор­ст­ве этих пар­тий, о же­ла­нии од­них ого­ро­дить по­эта от ос­кор­би­тель­ных слу­хов и стрем­ле­ние дру­гих све­сти про­тив­ни­ков вме­сте - в об­щем, пол­ный на­бор по­лу­прав­ды и слу­хов, воз­ник­ший по­сле смер­ти по­эта. Тут жанр взял свое - и друг Пуш­ки­на вы­сту­пил в ро­ли обыч­но­го ми­фо­твор­ца. А го­во­рил по­эт не бо­лее то­го, что сам Данзас из­ло­жил в ра­пор­те, дан­ном Ко­мис­сии во­ен­но­го су­да сра­зу по­сле катастрофы: