Последняя мистификация Пушкина

1. Про­тив­ни­ки ста­но­вят­ся на рас­стоя­нии два­дца­ти ша­гов друг от дру­га, за пять ша­гов на­зад от двух барь­е­ров, рас­стоя­ние ме­ж­ду ко­то­ры­ми рав­ня­ет­ся де­ся­ти ша­гам.

2. Про­тив­ни­ки, воо­ру­жен­ные пис­то­ле­та­ми, по дан­но­му сиг­на­лу, идя один на дру­го­го, но ни в ко­ем слу­чае не пе­ре­сту­пая барь­е­ра, мо­гут пус­тить в де­ло свое ору­жие.

3. Сверх то­го при­ни­ма­ет­ся, что по­сле пер­во­го вы­стре­ла про­тив­ни­кам не доз­во­ля­ет­ся ме­нять ме­сто для то­го, что­бы вы­стре­лив­ший пер­вым под­верг­ся ог­ню сво­его про­тив­ни­ка на том же рас­стоя­нии.

4. Ко­гда обе сто­ро­ны сде­ла­ют по вы­стре­лу, то ес­ли не бу­дет ре­зуль­та­та, по­еди­нок возоб­нов­ля­ет­ся на преж­них ус­ло­ви­ях: про­тив­ни­ки ста­вят­ся на то же рас­стоя­ние в два­дцать ша­гов; со­хра­ня­ют­ся те же барь­е­ры и те же пра­ви­ла.

5. Се­кун­дан­ты яв­ля­ют­ся не­пре­мен­ны­ми по­сред­ни­ка­ми во вся­ком объ­яс­не­нии ме­ж­ду про­тив­ни­ка­ми на мес­те боя.

6. Ни­же­под­пи­сав­шие­ся се­кун­дан­ты это­го по­един­ка, об­ле­чен­ные все­ми пол­но­мо­чия­ми, обес­пе­чи­ва­ют, ка­ж­дый за свою сто­ро­ну, сво­ею че­стью стро­гое со­блю­де­ние из­ло­жен­ных здесь ус­ло­вий[596].

В вос­по­ми­на­ни­ях Дан­за­са со­дер­жа­ние это­го до­ку­мен­та бы­ло рас­тол­ко­ва­но с боль­шей жи­во­стью:

Вот эти ус­ло­вия. Драть­ся Пуш­кин с Дан­те­сом дол­жен был в тот же день 27 ян­ва­ря в 5-м ча­су по­по­луд­ни. Ме­сто по­един­ка бы­ло на­зна­че­но се­кун­дан­та­ми за Чер­ной реч­кой воз­ле Ко­мен­дант­ской да­чи. Ору­жи­ем вы­бра­ны пис­то­ле­ты. Стре­лять­ся со­пер­ни­ки долж­ны бы­ли на рас­стоя­нии два­дца­ти ша­гов, с тем что­бы ка­ж­дый мог сде­лать пять ша­гов и по­дой­ти к барь­е­ру; ни­ко­му не бы­ло да­но пре­иму­ще­ст­во пер­во­го вы­стре­ла; ка­ж­дый дол­жен был сде­лать один вы­стрел, ко­гда бу­дет ему угод­но, но в слу­чае про­ма­ха с обе­их сто­рон, де­ло долж­но бы­ло на­чать­ся сно­ва на тех же ус­ло­ви­ях. Лич­ных объ­яс­не­ний ме­ж­ду про­тив­ни­ка­ми ни­ка­ких до­пу­ще­но не бы­ло; в слу­чае же на­доб­но­сти за них долж­ны бы­ли объ­яс­нить­ся се­кун­дан­ты. По же­ла­нию д'Аршиака ус­ло­вия по­един­ка бы­ли сде­ла­ны на бума­ге.

По сви­де­тель­ст­ву Дан­за­са,

не про­чи­тав да­же ус­ло­вий, Пуш­кин со­гла­сил­ся на все[597].

Эту фра­зу обыч­но ос­тав­ля­ют без вни­ма­ния. Она же го­во­рит о том, что ус­ло­вия ду­эли в этот мо­мент еще не бы­ли под­пи­са­ны. Для их за­клю­че­ния Дан­за­су тре­бо­ва­лось со­гла­сие Пуш­ки­на. По­лу­чив его, он дол­жен был вер­нуть­ся к Ар­шиа­ку, что­бы под­пи­сать до­ку­мент, что и про­изош­ло в 2 ча­са 30 ми­нут. В сво­их вос­по­ми­на­ни­ях он не то, что­бы умол­чал об этом со­бы­тии, но не счел нуж­ных вы­де­лять его сре­ди бо­лее важ­ных дел, ог­ра­ни­чив­шись об­щим замечанием:

Ус­ло­вясь с Пуш­ки­ным сой­тись в кон­ди­тер­ской Воль­фа, Дан­зас от­пра­вил­ся сде­лать нуж­ные при­го­тов­ле­ния. На­няв пар­ные са­ни, он за­ехал в ору­жей­ный ма­га­зин Ку­ра­ки­на за пис­то­ле­та­ми, ко­то­рые бы­ли уже вы­бра­ны Пуш­ки­ным за­ра­нее; пис­то­ле­ты эти бы­ли со­вер­шен­но схо­жи с пис­то­ле­та­ми д'Аршиака. Уло­жив их в са­ни, Дан­зас по­ехал к Воль­фу, где Пуш­кин уже ожи­дал его. Бы­ло око­ло 4-х ча­сов.[598]

Ме­ж­ду дву­мя и тре­мя ча­са­ми у Пуш­ки­на бы­ло вре­мя, что­бы под­го­то­вить­ся к ду­эли. Он на­пи­сал пись­мо Иши­мо­вой:

Ми­ло­сти­вая го­су­да­ры­ня Алек­сан­д­ра Оси­пов­на, край­не жа­лею, что мне не­воз­мож­но бу­дет се­го­дня явить­ся на Ва­ше при­гла­ше­ние. По­ка­месть, честь имею пре­про­во­дить к Вам Barry Cornwall. Вы най­де­те в кон­це кни­ги пьэ­сы, от­ме­чен­ные ка­ран­да­шом, пе­ре­ве­ди­те их как умее­те — уве­ряю Вас, что пе­ре­ве­де­те как нель­зя луч­ше. Се­го­дня я не­ча­ян­но от­крыл Ва­шу Ис­то­рию в рас­ска­зах, и по­не­во­ле за­чи­тал­ся. Вот как на­доб­но пи­сать!

С глу­бо­чай­шим поч­те­ни­ем и со­вер­шен­ной пре­дан­но­стью имею быть, ми­ло­сти­вая го­су­да­ры­ня, Ва­шим по­кор­ней­шим слу­гою А. Пуш­кин[599].

Мысль о том, что, по­эт при­во­дя в по­ря­док ос­таль­ные бу­ма­ги, вло­жил в конверт но­ябрь­ское пись­мо к Бен­кен­дор­фу (в нем он об­ра­ща­лся «к пра­ви­тель­ст­ву и об­ще­ст­ву», ла­ко­нич­но из­лагая ис­то­рию не­со­сто­яв­шей­ся в но­яб­ре ду­эли и пря­мо об­ви­няя по­слан­ни­ка в при­ча­ст­но­сти к ин­три­ге с ано­ним­ны­ми пись­мами) - не ка­жет­ся про­дук­тив­ной. И хо­тя П.И.Мил­лер пи­сал, что «пись­мо к гр. Бен­кен­дор­фу... най­де­но бы­ло в его (Пуш­ки­на) бу­ма­гах по­сле смер­ти, пе­ре­пи­сан­ное и вло­жен­ное в кон­верт для от­сыл­ки»[600], ве­ро­ят­нее все­го оно про­сто со­хра­ня­лось им в та­ком ви­де по­сле но­ябрь­ской ау­ди­ен­ции у ца­ря. А вот ко­пию по­след­не­го пись­ма к Гек­кер­ну, по­эт, дей­ст­ви­тель­но, пе­ред вы­хо­дом из до­ма по­ло­жил в кар­ман сюр­ту­ка.

За­тем он, ес­ли ве­рить за­пи­сям Жу­ков­ско­го,