Последняя мистификация Пушкина

на­чал оде­вать­ся; вы­мыл­ся весь, все чис­тое; ве­лел по­дать бе­кешь; вы­шел на ле­ст­ни­цу. — Воз­вра­тил­ся, — ве­лел по­дать в ка­би­нет боль­шу(ю) шу­бу и по­шел пеш­ком до извощи­ка - Это бы­ло ров­но в 1 ч.[601].

Су­ще­ст­ву­ет яв­ное про­ти­во­ре­чие ме­ж­ду этим сви­де­тель­ст­вом и вос­по­ми­на­ния­ми Дан­за­са. Ес­ли пред­по­ло­жить, что Пуш­кин вы­шел из до­ма в час дня, а вер­нее ут­ра, по­ дворянским представлениям, то воз­ни­ка­ет законный во­прос: где по­эт про­вел все вре­мя до встре­чи с Дан­за­сом - то есть до 4 ча­сов по по­луд­ню - в кон­ди­тер­ской Воль­фа? Три часа си­дел на вто­ром эта­же у вто­ро­го ок­на и по­едал мо­ро­жен­ное? Или, на­обо­рот, ес­ли пред­по­ло­жить, что в час ут­ра он толь­ко за­нял­ся по­ис­ком се­кун­дан­та, то как он ус­пел обер­нуть­ся за эти ча­сы?

В сво­их за­мет­ках Жу­ков­ский про­ти­во­ре­чит не толь­ко Дан­за­су, но и се­бе са­мо­му. В пись­ме к от­цу по­эта он пи­сал, что Пуш­кин «за час пе­ред тем, как ему ехать стре­лять­ся, на­пи­сал пись­мо к Иши­мо­вой (со­чи­ни­тель­ни­це «Рус­ской исто­рии для де­тей»)»[602]. И тут же до­ба­вил: «пи­сав­ший это пись­мо с та­кою без­за­бот­но­стию че­рез час уже ле­жал уми­раю­щий от ра­ны»[603]. Ду­эль со­стоя­лась в пя­том ча­су. Ста­ло быть, пись­мо к Иши­мо­вой по­эт пи­сал в треть­ем ча­су, что со­вер­шен­но не­воз­мож­но, по­сколь­ку, со­глас­но за­мет­кам Жу­ков­ско­го, по­эт за час до это­го уже по­ки­нул дом!

К то­му же, опи­сы­вая Сер­гею Льво­ви­чу на­ча­ло ро­ко­во­го дня, Жу­ков­ский го­во­рит о воз­ра­ще­нии Пуш­ки­на до­мой, че­го нет в за­мет­ках:

Ут­ром 27 чис­ла Пуш­кин, еще не имея се­кун­дан­та, вы­шел ра­но со дво­ра. Встре­тясь на ули­це с сво­им ли­цей­ским то­ва­ри­щем, пол­ков­ни­ком Дан­за­сом, он по­са­дил его с со­бою в са­ни и, не рас­ска­зы­вая ни­че­го, по­вез к д'Аршиаку, се­кун­дан­ту сво­его про­тив­ни­ка. Там, про­чи­тав пе­ред Дан­за­сом соб­ст­вен­но­руч­ную ко­пию с то­го пись­ма, ко­то­рое им бы­ло напи­са­но к ми­ни­ст­ру Гек­кер­ну и ко­то­рое про­из­ве­ло вы­зов от мо­ло­до­го Гек­ке­ре­на, он ос­та­вил Дан­за­са для ус­ло­вий с д'Аршиаком, а сам воз­вра­тил­ся к се­бе и до­жи­дал­ся спо­кой­но раз­вяз­ки[604].

«Вы­шел ра­но со дво­ра» - ни­как не со­от­вет­ст­ву­ет ча­су дня. Ве­ро­ят­но, Жу­ков­ский со­ста­вив за­пис­ки по сви­де­тель­ст­ву од­но­го из слуг или до­маш­них – воз­мож­но, Алек­сан­д­ри­ны - в даль­ней­шем убе­дил­ся в их не­точности и от­ло­жил в сто­ро­ну. В пись­ме к С.Л.Пуш­ки­ну он опи­рал­ся уже на по­ка­за­ния са­мо­го Дан­за­са.

Мысль о том, что пе­ред вы­хо­дом из до­ма Пуш­кин по­свя­тил в свои пла­ны Алек­сан­д­ри­ну, то­же ка­жет­ся ма­ло­ве­ро­ят­ной. За­ме­ча­ние А.И.Тур­ге­не­ва в пись­ме к Не­федь­е­вой от 28 ян­ва­ря буд­то: «Толь­ко од­на Алек­сан­д­ри­на зна­ла о пись­ме его к от­цу Гек­кер­на...»[605] пря­мо­го от­но­ше­ния к со­бы­ти­ям это­го дня не име­ло. Своя­че­ни­ца по­эта, уз­на­ла об от­прав­лен­ном пись­ме, ско­рее все­го, из раз­го­во­ра с Пуш­ки­ным в день его от­сыл­ки – 25 ян­ва­ря, как, впро­чем, и Вя­зем­ская. Тур­ге­нев про­сто не мог об­ла­дать всей ин­фор­ма­ци­ей и поль­зо­вал­ся лишь ча­стью ее, по­лу­чае­мой, как вид­но, от Алек­сан­д­ри­ны. Вя­зем­ская, ес­те­ст­вен­но, мол­ча­ла, де­лая вид, что со­бы­тия за­ста­ли ее врас­плох. Но од­но де­ло знать о пись­ме и пред­по­ла­гать худ­шее, а дру­гое – про­во­жать му­жа се­ст­ры на смер­тель­ную схват­ку! Ду­ма­ет­ся, ни по­эт, ни Алек­сан­д­ри­на к это­му не бы­ли готовы. О вре­ме­ни и мес­те ду­эли зна­ла дру­гая своя­че­ни­ца по­эта – Ека­те­ри­на, по­сколь­ку в от­ли­чие от На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны жда­ла воз­вра­ще­ния Дан­те­са с дуэли. Но она не бро­си­лась к се­ст­ре, не по­пы­та­лась сама предотвратить несчастье.

Об­щее ме­сто в опи­са­нии ду­эли за­ни­ма­ет сце­на вы­хо­да по­эта из до­ма. Со­бы­тие, без­ус­лов­но, сим­во­ли­че­ское! Жу­ков­ский за­пи­са­л в кон­спек­те:

Вы­шел на ле­ст­ни­цу. - Воз­вра­тил­ся,- ве­лел по­дать в ка­би­нет боль­шу(ю) шу­бу и по­шел пеш­ком до из­во­щи­ка...[606] .

В этом по­ступ­ке, вер­нее, в пра­виль­ном по­ни­ма­нии его, в глубине события, есть указание на тайный смысл пуш­кин­ской трагедии. А по­ни­мать его мож­но по-раз­но­му! Вот, на­при­мер, Аб­ра­мо­вич пи­шет:

Пуш­кин по­сту­пил в на­ру­ше­ние всех сво­их при­вы­чек: вый­дя, вер­нул­ся... То есть пре­неб­рег опас­ной при­ме­той, в ко­то­рую всю жизнь ве­рил. То­му есть про­стое жи­тей­ское объ­яс­не­ние. Вый­дя из до­ма, он уви­дел, что по­го­да рез­ко пе­ре­ло­ми­лась: под­нял­ся силь­ный ве­тер, за­мет­но под­мо­ро­зи­ло. И, зная, что ему пред­сто­ит, он воз­вра­тил­ся, что­бы на­деть те­п­лую мед­ве­жью шу­бу. Но, мо­жет быть, этот по­след­ний пред­ду­эль­ный жест Пуш­ки­на был сво­его ро­да вы­зо­вом Судь­бе?[607].

Объ­яс­не­ние впол­не до­пус­ти­мое, ра­цио­наль­ное, с при­пус­ком ме­та­фи­зи­ки. А вот так по­нял это со­бы­тие пи­са­тель А.Би­тов: по­эт