Последняя мистификация Пушкина

Поч­ти всю ночь про­дер­жал он ме­ня за ру­ку, по­час­ту брал ло­жеч­ку во­ди­цы или кру­пин­ку льда и все­гда при этом управ­лял­ся свое­руч­но: брал ста­кан сам с ближ­ней пол­ки, тер се­бе вис­ки льдом, сам сы­мал и на­кла­ды­вал се­бе на жи­вот при­пар­ки, соб­ст­вен­но от бо­ли стра­дал он, по сло­вам его, не столь­ко, как от чрез­мер­ной тос­ки, что при­пи­сать долж­но вос­па­ле­нию в брюш­ной по­лос­ти, а, мо­жет быть, еще бо­лее вос­па­ле­нию боль­ших ве­ноз­ных жил.

«Ах, ка­кая тос­ка! - вос­кли­цал он ино­гда, за­ки­ды­вая ру­ки на го­ло­ву, - серд­це из­ны­ва­ет!» То­гда про­сил он под­нять его, по­во­ро­тить на бок или по­пра­вить по­душ­ку - и, не дав кон­чить это­го, ос­та­нав­ли­вал обык­но­вен­но сло­ва­ми:

«Ну, так, так - хо­ро­шо; вот и пре­крас­но, и до­воль­но; те­перь очень хо­ро­шо!» или: «По­стой, не на­до, по­тя­ни ме­ня толь­ко за ру­ку - ну вот и хо­ро­шо, и пре­крас­но!».

Во­об­ще был он - по край­ней ме­ре в об­ра­ще­нии со мною, по­вад­лив и по­слу­шен, как ребе­нок, и де­лал все, о чем я его про­сил.

«Кто у же­ны мо­ей?» - спро­сил он ме­ж­ду про­чим. Я от­ве­чал: мно­го до­б­рых лю­дей при­ни­ма­ют в те­бе уча­стие - за­ла и пе­ред­няя пол­ны, с «ут­ра» до «но­чи». «Ну, спа­си­бо, -отве­чал он, - од­на­ко же, по­ди, ска­жи же­не, что все сла­ва бо­гу, лег­ко; а то ей там, по­жа­луй, на­го­во­рят!»[702].

За­ла, дей­ст­ви­тель­но, бы­ла пе­ре­пол­не­на друзь­я­ми и зна­ко­мы­ми Пуш­ки­на. Ма­ло из­вест­но - во вся­ком слу­чае, об этом ред­ко го­во­рят, что кро­ме Жу­ков­ско­го и Вя­зем­ских, поч­ти не­от­луч­но ря­дом с по­этом на­хо­ди­лась Е.И.За­гряжская, сын Вя­зем­ских Па­вел, кня­ги­ни Ю.П.Стро­га­но­ва, Е.А.Дол­го­ру­ко­ва. И, нако­нец, П.А.Плет­нев. Все они по­мо­га­ли се­мье справ­лять­ся с на­хлы­нув­шей бе­дой.

Е.А.Дол­го­ру­ко­ва еще днем ис­пол­ни­ла весь­ма де­ли­кат­ную прось­бу по­эта:

Пуш­кин про­сил спер­ва кня­зя Вя­зем­ско­го, а по­том кня­ги­ню Дол­го­ру­ко­ву на том ос­но­ва­нии, что жен­щи­ны луч­ше уме­ют ис­пол­нить та­ко­го ро­да по­ру­че­ния: ехать к Дан­те­сам и ска­зать им, что он про­ща­ет им. Кня­ги­ня, подъ­е­хав к подъ­ез­ду, спро­си­ла, мож­но ли ви­деть г-жу Дан­тес од­ну, она при­бе­жа­ла из до­ма и бро­си­лась в ка­ре­ту вся раз­ря­жен­ная, с кри­ком: «Жорж вне опас­но­сти» (фр.) Кня­ги­ня ска­за­ла ей, что она прие­ха­ла по по­ру­че­нию Пуш­ки­на и что он не мо­жет жить. То­гда та на­ча­ла пла­кать[703].

Об этом по­ступ­ке Пуш­ки­на так­же пред­по­чи­та­ют умал­чи­вать, по­сколь­ку труд­но объ­яс­нить, ка­кой смысл по­эт вкла­ды­вал в «про­ще­ние» Гек­кер­нов - был ли это акт хри­сти­ан­ско­го сми­ре­ния, или Пуш­кин при­зна­вал убийц не­воль­ным ору­ди­ем судь­бы? Во вся­ком слу­чае, его по­ве­де­ние пло­хо со­гла­со­вы­ва­лось с по­ве­де­ни­ем че­ло­ве­ка, одер­жи­мо­го ме­стью и жгу­чей рев­но­стью!

Ут­ром 29 ян­ва­ря в пят­ни­цу ста­ло окон­ча­тель­но по­нят­но, что Пуш­кин не вы­жи­вет. Жу­ков­ский пи­сал от­цу по­эта:

Я по­ки­нул его в 5 ча­сов и че­рез два ча­са воз­вра­тил­ся. Ви­дев, что ночь бы­ла до­воль­но спо­кой­на, я по­шел к се­бе поч­ти с на­де­ж­дою, но воз­вра­ща­ясь, на­шел иное. Арендт ска­зал мне ре­ши­тель­но, что все кон­че­но и что ему не пе­ре­жить дня. Дей­ст­ви­тель­но, пульс ос­ла­бел и на­чал упа­дать при­мет­но; ру­ки на­ча­ли стыть. Он ле­жал с за­кры­ты­ми гла­за­ми; ино­гда толь­ко по­ды­мал ру­ки, что­бы взять льду и по­те­реть им лоб[704].

Чув­ст­вуя при­бли­же­ние смер­ти, Пуш­кин стал ча­ще звать же­ну.

«По­ут­ру 29 ян­ва­ря - вспо­ми­нал Дан­зас - он не­сколь­ко раз при­зы­вал же­ну»[705].

В кон­це кон­цов ее ре­ши­ли ос­та­вить ря­дом с ним.

Тур­ге­нев на­чал пи­сать свое вто­рое пись­мо к Не­федь­е­вой в 10 ча­сов ут­ра. На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на к то­му вре­ме­ни уже бы­ла у Пуш­ки­на:

Се­го­дня впус­ти­ли в ком­на­ту же­ну, но он не зна­ет, что она близ его ку­шет­ки, и не­дав­но спро­сил, при ней, у Дан­за­са, ду­ма­ет ли он, что он се­го­дня ум­рет, при­ба­вив:

«Я ду­маю, по край­ней ме­ре же­лаю. Се­го­дня мне спо­кой­нее, и я рад, что ме­ня ос­тав­ля­ют в по­кое; вче­ра мне не да­ва­ли по­коя». (я пи­шу в ком­на­тах Пуш­ки­на)[706].

Тур­ге­не­ву един­ст­вен­но­му уда­лось пе­ре­дать под­лин­ную ат­мо­сфе­ру это­го ро­ко­во­го дня, и по­то­му что у не­го не бы­ло вре­ме­ни со­чи­нять, и по­то­му что он по при­ро­де сво­ей не был скло­нен к фан­та­зи­ям. Эти фраг­мен­ты со­бы­тий, случай­ные ре­пор­та­жи до­ро­го­го сто­ят. В их стихийном, не­лов­ком расположении со­хра­нил­ся дух и характер все­го про­ис­хо­дя­ще­го во­круг по­эта:

«Мы сби­ра­ем­ся обе­дать у гр. Вел­гур-го с но­во­ро­ж­ден­ным - Ан­ге­лом, мо­жет быть в день кон­чи­ны дру­го­го ве­ли­ко­го По­эта.