Хотя он Данзас за поступки сии… подлежал бы лишению чинов, но Генерал Аудиториат усматривая из дела, что он вовлечен был в сие посредничество внезапно и будучи с детства другом Пушкина, не имел сил отказать ему в принятии просимого участия; сверх того принимая во уважение немаловременную и усердную его службу и отличную нравственность, засвидетельствованную начальством, равно бытность в походах и многократных сражениях, полученную при штурме крепости Браилова рану пулею в левое плечо на вылет с раздроблением кости и заслуженные им храбростью знаки отличая, достаточным полагает: вменив ему Данзасу в наказание бытность под судом и арестом, выдержать сверх того под арестом в крепости на гауптвахте два месяца и после того обратить по-прежнему на службу[759].
На такую адвокатскую услугу вряд ли мог бы рассчитывать малозаметный служака Данзас, если бы его делом не интересовались сильные мира сего. 18 марта на докладе генерал-аудитора появилась собственноручная запись Его Императорского Величества:
Быть по сему, но рядового Геккерена, как не русского подданного, выслать с жандармом заграницу, отобрав офицерские патенты. Николай.
Досталось и приемному отцу Дантеса. По многочисленным документам Геккерн прошел как человек который, «будучи вхож в дом Пушкина старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном». Причем единственным основанием для этого обвинения было одно лишь ругательное письмо Пушкина. Никаких следственных действий на этот счет предпринято не было. Вскоре и Геккерна отозвали из страны без положенной в таких случаях прощальной аудиенции.
Для царя эта трагедия была частью удачно разыгранной партии. С самого начала она не представляла для него никакой загадки. 4 февраля он писал великой герцогине Саксен-Веймарской Марии Павловне:
Здесь нет ничего такого любопытного, о чем бы я мог тебе сообщить. Событием дня является трагическая смерть пресловутого (trop fameux) Пушкина, убитого на дуэли неким, чья вина была в том, что он, в числе многих других, находил жену Пушкина прекрасной, при том что она не была решительно ни в чем виновата.
Пушкин был другого мнения и оскорбил своего противника столь недостойным образом, что никакой иной исход дела был невозможен. По крайней мере он умер христианином. Эта история наделала много шума, а так как люди всегда люди, истина, с которой ты не будешь спорить, размышление весьма глубокое, то болтали много; а я слушал - занятие, идущее впрок тому, кто умеет слушать. Вот единственное примечательное происшествие[760].
Судебное разбирательство было ничем иным, как дозволение подданным формально «поболтать» и «поспорить». Царь наблюдал за происходящим «впрок», с высокомерием небожителя, обладающего истиной. Судьи терялись в догадках, а он уже заранее знал исход дела и предвкушал развязку. При этом он умело держал паузу – лицедействовал так, что даже родная дочь обманывалась в его подлинных чувствах:
Воздух был заряжен грозой. Ходили анонимные письма, обвиняющие красавицу Пушкину, жену поэта, в том, что она позволяет Дантесу ухаживать за ней. Негритянская кровь Пушкина вскипела. Папа, который проявлял к нему интерес, как к славе России, и желал добра его жене, столь же доброй, как и красивой, приложил все усилия к тому, чтобы его успокоить. Бенкендорфу было поручено предпринять поиски автора писем. Друзья нашли только одно средство, чтобы обезоружить подозрения. Дантес должен был жениться на младшей сестре г-жи Пушкиной, довольно мало интересной особе. Но было слишком поздно; разбуженная ревность не смогла быть отвлечена. Среди шести танцоров находился Дантес! Несколько дней спустя он дрался на дуэли, и Пушкин пал смертельно раненный его рукой. Можно представить себе впечатление на Папа. Эта смерть Пушкина была событием, общественной катастрофой. Вся Россия горячо отнеслась к его кончине, требуя возмездия.[761]