Соображая все вышеизложенное, я нахожу Сентенцию военного суда… - казни виселицею - правильным; но соображаясь с Монаршим Государя Императора милосердием, мнением моим полагаю: поручика барона Геккерена, лишив чинов и дворянства, разжаловать в рядовые впредь до отличной выслуги; а инженер-подполковника Данзаса …продержать в крепости четыре месяца.[753]
Следующим высказался командир гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Кнорринг. Он также нашел, что
судя по показанию Де-Гекерена… Есть основание к заключению, что Пушкин вызывал Де-Геккерена на поединок по подозрению его в дерзком обращении с его женою, что «Из показания инженер-подполковника Данзаса видно, …что г.г. Геккерены сын и отец посланник нидерландский, даже после оной свадьбы не преставали, дерзким обращением с женою его в обществах давать повод к усилению мнения, поносительного для его чести и жены; сверх того присылаемы были к нему безымянные письма, относящиеся также к оскорблению чести, в присылке коих Пушкин так же подозревал Г.г. Де-Геккеренов[754].
Но все вышеперечисленное, по его мнению, выглядело неубедительным, поскольку
следствием и судом неоткрыто; и подсудимый Де-Гекверен в том не признался. Сама же Г-жа Пушкина по сему предмету совсем не была спрошена.
Вслед за другими командирами он просил для Дантеса «разжаловать в рядовые до отличной выслуги», а для Данзаса «оштрафовать его содержанием в крепости четыре месяца».
Последним высказал свое мнение командующий отдельного гвардейского корпуса генерал-адъютант Бистром:
полагаю: поручика Геккерена, лишив чинов и заслуженного им Российского дворянского достоинства, определить на службу рядовым в войска Отдельного Кавказского корпуса впредь до отличной выслуги; предварительно же отправления его на Кавказ, выдержать в крепости в каземате шесть месяцев, так как относительно его, нет в виду ни каких заслуживающих снисхождения обстоятельств, ибо письмо камергера Пушкина к посланнику барону Геккерену, с выражениями весьма оскорбительными для чести обоих Геккеренов, при строгом воспрещении дуэли, не могло давать право на таковое противузаконное самоуправие; впрочем, всякое рассуждение о семь письме, без объяснения Пушкина, было бы одностороннее, и в особенности если взять в соображение, что заключающаяся в том письме чрезвычайная дерзость, не могла быть написана без чрезвычайной же причины, которая токмо слабо объясняется показанием подполковника Данзаса и сознанием самого поручика Геккерена, что выражения его в записках к жене Пушкина, могли возродить в семь последнем щекотливость как мужа[755].
Бистром был прав – суд не обнаружил никаких доказательств вины Дантеса и его приемного отца. Откровенность кавалергарда сыграла с ним злую шутку. Промолчи он, что в записочках содержались фразы, способные вызвать у Пушкина «щекотливость как мужа» - судьям и отцам-командирам не на чем было бы строить обвинение! Но, похоже, истина в этом деле никого не интересовала. Отношение к кавалергарду уже было предопределено высочайшим повелением.
Тем временем, аудиторский департамент решил разобраться с придворным званием Пушкина. На запрос от 16 марта был получен отчет, что
умерший 29-го прошедшего генваря титулярный советник Александр Пушкин состоял при Высочайшем Дворе в звании камер-юнкера[756].
Составляя Существо дела чиновник Аудиторского департамента во многом повторял выписку Суда, но в более юридически корректных и уточненных выражениях. Например, относительно Натальи Николавны здесь было сказано:
Военно-судная Коммисия …нашла дело довольно ясным, то дабы без причины не оскорбить г-жу Пушкину требованием изложенных в рапорте Аудитора Маслова объяснений, - определила: приобщив упомянутый рапорт к делу, привесть оное к окончанию.[757]
Нашла дело довольно ясным! Между тем, в Сентенции суда и аудиторском Существе дела анонимка, как одна из причин дуэли, не была даже упомянута. Вся вина возлагалась на «семейные неприятности» и оскорбительное письмо Пушкина.