- Не известно ли вам кто писал в ноябре месяце и после того к г. Пушкину от неизвестного письма и кто виновники оных, распространяли ли вы нелепые слухи, касающиеся до чести жены его, в следствие чего тогда же он вызывал вас на дуэль, которая не состоялась потому, что вы предложили ему жениться на его своячинице, но вместе с тем требовал от вас, чтоб не было никаких сношений между двумя вашими семействами. Несмотря на cиe вы даже после свадьбы не переставали дерзко обходиться с женою его с которою встречались только в свете, давали повод к усилению мнения поносительного как для его чести, так и для чести жены его, что вынудило его написать 26 генваря письмо к нидерландскому посланнику бывшее причиною вызова вашего его на дуэль[746].
Конечно, Геккерны были в курсе городских сплетен. Более того, кто-то из их высокопоставленных покровителей - вероятно, Нессельроде - показал посланнику анонимку – ту самую, что поэт передал царю в ноябре. Тогда, 1 февраля, и появился «воровской документ», в котором Геккерн на всякий случай объяснял Дантесу, как выглядит пасквиль. Так что у кавалергарда было время поразмыслить над ответом. На этот раз он не допустил оплошности – сказал, как отрезал:
Мне неизвестно кто писал к г.Пушкину безъименные письма в ноябре месяце и после того, кто виновники оного, слухов нелепых касающихся до чести жены его я никаких не распространял, а не согласен с тем что я уклонился от дуэли предложением моим жениться на его свояченице; что даже подтверждает письмо г. Пушкина к графу Даршиаку …что же касается до моего обращения с г-жею Пушкиной не имея никаких условий для семейных наших сношений я думал что был в обязанности кланяться и говорить с нею при встрече в обществе как и с другими дамами, тем более, что муж прислал ее ко мне в дом на мою свадьбу: что по мнению моему вовсе не означало, что все наши сношения должны были прекратиться. К тому еще присовокупляю, что обращение мое с нею заключалось в одних только учтивостях точно так как выше сказано и не могло дать повода к усилению поносительного для чести обоих слухов и написать 26 генваря письмо к нидерландскому посланнику[747].
Опровергнуть или подтвердить показания Дантеса мог только один человек – Наталья Николаевна Пушкина. Члены суда ничего не знали о семейной жизни поэта, а конфликт все же произошел между родственниками. Аудитор Маслов, следивший за соблюдением юридических формальностей, в рапорте от 14 февраля дал знать, что
считал бы не излишним по требовать... от жены камергера Пушкина объяснение в том именно:
- не известно ли ей какие именно безымянные письма получил покойный муж ее ...
- какие подсудимый Геккерен ...писал к ней Пушкиной письма или записки кои покойный муж ее в письме к барону Геккерену от 26 генваря называет дурачеством; где все сии бумаги ныне находятся, равно и то письмо, полученное Пушкиным от неизвестного еще в ноябре месяце ...
- из письма умершего подсудимого Пушкина видно, что посланник барон Геккерен… говорил жене Пушкиной, что сын его умирает от любви к ней и шептал возвратить ему его, а после уже свадьбы Геккерена ... дерзким обхождением с женою его при встречах в публике давали повод к усилению поносительного для чести их Пушкиных мнения?[748]
Каждый из этих вопросов попадал, что называется, не в бровь, а в глаз, и мог многое прояснить, вернуть суд в плоскость юридических решений, избавив его от необходимости путаться в шлейфе сплетен и поверхностных суждений. Но комиссия приняла довольно странное решение:
слушав вышеизложенный рапорт Аудитора Маслова об истребовании некоторых объяснений от вдовы камергерши Пушкиной, которые комиссия имела в виду при слушании дела, но дабы требованием оных не расстроить ее определила рапорт Аудитора Маслова приобщить к делу», но расследования не проводить[749].
Суд не хотел «расстроить» Наталью Николаевну! Объяснение странное, неубедительное. Оно только подчеркивало, что суд находился под давлением самых влиятельных сил и не ставил себе задачу разобраться в существе дела.