Последняя мистификация Пушкина

При­чем тут фран­цуз­ские во­ка­бу­лы[69] и ариф­ме­ти­ка, столь не­лю­би­мые Пуш­ки­ным, и На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на? И чем на са­мом де­ле за­став­ля­ли за­ни­мать­ся по­эта?

К это­му вре­ме­ни су­ще­ст­во­ва­ла толь­ко од­на ра­бо­та, ко­то­рую царь тре­тий год с не­тер­пе­ни­ем ждал от Пуш­ки­на – «Ис­то­рия Пет­ра». Ждал хо­тя бы од­ной гла­вы, пер­вых впе­чат­ле­ний о важ­ном го­су­дар­ст­вен­ном тру­де, а до­ж­дал­ся «Ис­то­рии Пу­га­чев­щи­ны» и «Мед­но­го всад­ни­ка». По­эту бы­ли соз­да­ны все ус­ло­вия для ра­бо­ты, от­кры­ты ар­хи­вы. Его ни­кто не за­став­лял хо­дить на служ­бу – до­ку­мен­ты по же­ла­нию при­во­зи­ли на дом. Вдо­ба­вок, по­ощ­ри­ли че­ты­рех­ме­сяч­ным твор­че­ским от­пус­ком, на­де­ясь на от­вет­ное бла­го­ра­зу­мие и слу­жеб­ное рве­ние, да­ли по­пу­те­ше­ст­во­вать, а он ста­ра­тель­но из­бе­гал встре­чи с ца­рем, де­лая вид, что ни­че­го не про­ис­хо­дит – в об­щем, вел се­бя, по мне­нию вла­сти, бес­кон­троль­но и без­от­вет­ст­вен­но. Са­мо со­бой, Ни­ко­лай ре­шил на­вес­ти по­ря­док и су­ще­ст­вен­но ог­ра­ни­чить сво­бо­ду Пуш­ки­на.

Хит­рость за­клю­ча­лось в том, что зва­ние ка­мер-юн­ке­ра на­кла­ды­ва­ло на поэта ряд обя­зан­но­стей, за ис­пол­не­ни­ем ко­то­рых сле­ди­ла осо­бая при­двор­ная служ­ба. Ко­гда она до­ни­ма­ла Пуш­ки­на, за­став­ляя уча­ст­во­вать в двор­цо­вых меро­прия­ти­ях, он оби­жал­ся, но ни­че­го по­де­лать не мог - от­ка­зать­ся от вы­пол­не­ния по­чет­ных для ка­ж­до­го дво­ря­ни­на обя­зан­но­стей бы­ло бы вер­хом не­при­ли­чия, вы­зо­вом все­му дво­рян­ско­му со­сло­вию. Так что, во­пре­ки рас­про­стра­нен­но­му мне­нию, во­все не На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну хо­тел ви­деть Ни­ко­лай I на еже­не­дель­ных ба­лах в Анич­ко­вом двор­це, а са­мо­го по­эта, что­бы при слу­чае как бы не­вз­на­чай, ме­ж­ду про­чим, ос­ве­дом­лять­ся об «ус­пе­хах» пуш­кин­ской рабо­ты.

По­эт пре­крас­но по­нял это: ес­ли не сра­зу, то по­сле то­го, как кня­ги­ня Вя­зем­ская пе­ре­да­ла ему сло­ва, об­ро­нен­ные ца­рем:

Я на­де­юсь, что Пуш­кин при­нял в хо­ро­шую сто­ро­ну свое на­зна­че­ние[70].

А что­бы по­эт дол­го не раз­ду­мы­вал и не слиш­ком рас­страи­вал­ся от по­те­ри воль­ни­цы, Ни­ко­лай дал ему день­ги на из­да­ние «Ис­то­рии Пу­га­че­ва».

Уже 11 ию­ня 1834 го­да Пуш­кин пи­сал же­не:

«Петр 1-й» идет; то­го и гля­ди на­пе­ча­таю 1-й том к зи­ме».

И вдруг че­рез не­де­лю на стол Бен­кен­дор­фу лег­ло не­ожи­дан­но су­хое про­ше­ние по­эта об от­став­ке:

Граф, по­сколь­ку се­мей­ные де­ла тре­бу­ют мое­го при­сут­ст­вия то в Мо­ск­ве, то в про­винции, я ви­жу се­бя вы­ну­ж­ден­ным ос­та­вить служ­бу и по­кор­ней­ше про­шу ва­ше сиятельство ис­хо­да­тай­ст­во­вать мне со­от­вет­ст­вую­щее раз­ре­ше­ние[71].

Го­во­рят, Пуш­кин был силь­но ос­корб­лен, уз­нав, что пра­ви­тель­ст­во просматривает его лич­ную пе­ре­пис­ку. Но с мо­мен­та, как Жу­ков­ский со­об­щил ему об этом от­вра­ти­тель­ном фак­те, про­шло боль­ше ме­ся­ца, и в том же пись­ме к же­не от 11 ию­ня Пуш­кин пи­сал, что «на то­го (т.е. ца­ря – А.Л.) я пе­ре­стал сер­дить­ся». Ста­ло быть, де­ло не в пер­лю­ст­ра­ции пи­сем. Мно­гое объ­яс­ня­ет ко­рот­кая при­пис­ка, ко­то­рой за­кан­чи­ва­лось про­ше­ние:

В ка­че­ст­ве по­след­ней ми­ло­сти я про­сил бы, что­бы доз­во­ле­ние по­се­щать ар­хи­вы, ко­то­рое со­из­во­лил мне да­ро­вать его ве­ли­че­ст­во, не бы­ло взя­то об­рат­но.

Оче­вид­но, Пуш­кин от­прав­лял­ся в от­став­ку за­ни­мать­ся «Ис­то­ри­ей Пет­ра» са­мо­стоя­тель­но - в об­ход пра­ви­тель­ст­ва! Но вряд ли он хо­тел быть по­ня­тым столь оп­ре­де­лен­но. Вряд ли хо­тел скан­да­ла. Его пись­ма это­го пе­рио­да пол­ны тя­го­ст­ных раз­мыш­ле­ний о со­мни­тель­но­сти его по­ло­же­ния при дво­ре: «За­ви­си­мость жиз­ни се­мействен­ной де­ла­ет че­ло­ве­ка бо­лее нрав­ст­вен­ным. За­ви­си­мость, ко­то­рую на­ла­га­ем на се­бя из чес­то­лю­бия или из ну­ж­ды, уни­жа­ет нас. Те­перь они смот­рят на ме­ня как на хо­ло­па, с ко­то­рым мож­но им по­сту­пать как им угод­но»[72]. Пуш­кин на­чи­нал по­ни­мать, что в та­ких ус­ло­ви­ях и с та­ким на­строе­ни­ем он не на­пи­шет под­лин­ной «Ис­то­рии Пет­ра» - не толь­ко для ца­ря, но и для по­том­ков. Он ис­кал твор­че­ской сво­бо­ды, но Жу­ков­ский бы­ст­ро объ­яс­нил ему, что со сто­ро­ны его по­сту­пок вы­гля­дит ка­при­зом или, то­го ху­же, вы­зо­вом вла­сти, осо­бен­но не­при­лич­ным по­сле то­го, как царь ока­зал ему фор­маль­ные по­чес­ти и снаб­дил день­га­ми.

Но про­шел год, и раз­но­гла­сие с вла­стью еще бо­лее уси­ли­лось. Пуш­кин подал но­вое про­ше­ние об от­став­ке с уче­том про­шло­год­не­го опы­та, бо­лее про­ду­ман­ное и уже не столь от­кро­вен­ное. Он при­дал ему ха­рак­тер лич­но­го об­ра­ще­ния и не стал увя­зы­вать свой уход с са­мо­стоя­тель­ным за­ня­ти­ем «Ис­то­ри­ей Петра»: