Жуковский подумал, что речь идет об Александрине, как наиболее подходящей кавалергарду по возрасту, но Геккерн, ободренный появлением посредника, был более откровенен. Он
между прочим, объявил Жуковскому, что если особенное внимание его сына к г-же Пушкиной и было принято некоторыми за ухаживание, то все-таки тут не может быть места никакому подозрению, никакого повода к скандалу, потому что барон Дантес делал это с благородною целью, имея намерение просить руки сестры г-жи Пушкиной, Кат. Ник. Гончаровой[80].
Итак, имя будущей невесты было названо!
Такой поворот событий застал Жуковского врасплох. От Пушкина он знал, что Геккерн написал анонимку, от Геккерна с Загряжской - об ухаживании Дантеса за Екатериной и скорой свадьбе. Отправляясь с этим известием к Пушкину, Жуковский дал Геккерену слово, что постарается остановить дуэль, и в свою очередь посоветовал барону,
чтобы сын его сделал как можно скорее предложение свояченице Пушкина, если он хочет прекратить все враждебные отношения и неосновательные слухи[81].
К поэту Жуковский ехал, испытывая противоречивые чувства. Но еще большее потрясение ждало его впереди. Реакция Пушкина была бурной и совершенно непредсказуемой. План Геккернов, их предполагаемое сватовство, вызвало у поэта резкое отторжение. С чего бы это, думал Жуковский? Все так чудесно устраивалось. Либо Пушкин намеренно вел дело к кровавой развязке, либо ему не нравилась невеста - другого не дано?!
Поэт же, в свою очередь утверждал, что не желает дуэли и ничего не имеет против Екатерины. Мог ли Пушкин объяснить другу, что кроме известных, светских ухаживаний Дантеса, была еще и тайная встреча у Полетики, что, по хорошему, кавалергарду вообще не следовало бы приближаться к семье поэта? Наверное, мог, но не сделал это, потому что не верил в искренность намерений Дантеса. И действительно, не зная всех затруднений Геккернов, легко было заподозрить их в нечестной игре – уж очень бледно смотрелась Екатерина в паре с блестящим кавалергардом.
Свое «бешенство» Пушкин также объяснил неверием, что Дантес женится на свояченице, но главную причину раздражения скрыл. Поэт понял, что его обманули, не назвав имя невесты. Ему, как хозяину дома, где проживала Екатерина, должны были сообщить об этом первому, и тогда события разворачивались бы иначе – во всяком случае, ни о какой отсрочке не могло бы идти речи. Поэт почитал дело законченным, а тут выяснялось, что Дантес не только не удаляется из его дружеского окружения, но и становится членом семьи – вместо наказания получает своеобразное поощрение. Ну, не бред ли это! Представить себе такое Пушкин никак не мог, а потому расценил поведение Геккернов, как очевидное стремление запутать историю, добиться отмены дуэли и отвести от себя угрозу реальной женитьбы.
Жуковский, напуганный резкой переменой в настроении поэта – ведь еще вчера он был спокоен и снисходителен к противнику - тут же бросился к Геккернам с известием, что Пушкин не верит в искренность намерений Дантеса, и что теперь кавалергарду просто необходимо сделать предложение свояченице поэта, чтобы избежать трагедии.
От Геккерна Жуковский узнал, что еще один друг Пушкина Виельгорский пытается самостоятельно расследовать причины дуэли. Посланник рассказал, что Вьельгорский, пригласив к себе Дантеса домой для разговора, рассказал о существовании анонимного пасквиля, затрагивающего честь Натальи Николаевны. Так Геккерны узнали, что есть документ, в появлении которого Пушкин винил кавалергарда. Думается, Жуковскому трудно было, что-либо возразить или добавить к этому. При расставании Геккерн заверил друга поэта, что помолвка Дантеса состоится в самое кратчайшее время.
На следующее утро начались переговоры. Жуковский записал:
8 [ноября]. Pourparlers[82]. Геккерн у Загряжской. Я у Пушкина. Большее спокойствие. Его слезы. То, что я говорил о его отношениях[83].