Последняя мистификация Пушкина

Дру­гая фра­за – «твой при­ход ко Вье­гор­ско­му от­крыл ему гла­за; мне же с ним не для че­го бы­ло иг­рать ко­ме­дию» - обыч­но ци­ти­руе­мая на­по­ло­ви­ну, пре­под­но­сит­ся как сви­де­тель­ст­во до­ве­ри­тель­но­го от­но­ше­ния по­эта к друзь­ям, осо­бен­но к Ви­ель­гор­ско­му. Но оче­вид­но, что в со­ста­ве всей фра­зы и пись­ма в це­лом вы­ра­же­ние «от­крыть гла­за» упот­реб­ле­но Жу­ков­ским в иро­ни­че­ском смыс­ле – на­мек на до­воль­но не­ис­крен­нее по­ве­де­ние Пуш­ки­на, что бы­ло от­ме­че­но и Ви­ель­гор­ским. От­ка­зы­ва­ясь иг­рать в «ко­ме­дии» дру­га, Жу­ков­ский продол­жа­ет:

Пи­шу это, од­на­ко, не для то­го толь­ко, что­бы те­бя ус­по­ко­ить на счет со­хра­не­ния тай­ны. Хо­чу, что­бы ты не имел ни­ка­ко­го лож­но­го по­ня­тия о том уча­стии, ка­кое при­ни­ма­ет в этом де­ле мо­ло­дой Гек­керн. Вот его ис­то­рия.

Те­бе уж из­вест­но, что бы­ло с пер­вым тво­им вы­зо­вом, как он не по­пал­ся в ру­ки сы­ну, а по­шел че­рез от­ца, и как сын уз­нал о нем толь­ко по ис­те­че­нии 24 ча­сов, т. е. по­сле вто­рич­но­го сви­да­ния от­ца с то­бою. В день мое­го при­ез­да, в то вре­мя, ко­гда я у те­бя встре­тил Гек­кер­на, сын был в ка­рау­ле и воз­вра­тил­ся до­мой на дру­гой день, в час. За ка­кую-то ошиб­ку он дол­жен был де­жу­рить три дня не в оче­редь. Вче­ра он в по­след­ний раз был в ка­рау­ле и нын­че в час по­по­луд­ни бу­дет сво­бо­ден. Эти об­стоя­тель­ст­ва изъ­яс­ня­ют, по­че­му он лич­но не мог уча­ст­во­вать в том, что де­лал его бед­ный отец, си­лясь от­бить­ся от не­сча­стья, ко­то­ро­го од­но ожи­да­ние сво­дит его с ума.

Сын, уз­нав по­ло­же­ние дел, хо­тел не­пре­мен­но ви­деть­ся с то­бою, но отец, ис­пу­гав­шись сви­да­ния, об­ра­тил­ся ко мне. Не же­лая быть зри­те­лем, или ак­те­ром в тра­ге­дии, я пред­ло­жил свое по­сред­ст­во, то есть хо­тел пред­ло­жить его, на­пи­сав в от­вет от­цу то пись­мо, ко­то­ро­го бруль­он[100] те­бе по­ка­зы­вал, но ко­то­ро­го не по­слал и не по­шлю. Вот все. Нын­че по­ут­ру ска­жу ста­ро­му Гек­кер­ну, что не мо­гу взять на се­бя ни­ка­ко­го по­сред­ст­ва, ибо из раз­го­во­ров с то­бою вче­ра убе­дил­ся, что по­сред­ст­во ни к че­му не по­слу­жит, по­че­му я и не на­ме­рен ни­ко­го под­вер­гать не­при­ят­но­сти от­ка­за. Ста­рый Гек­керн та­ким об­ра­зом не уз­на­ет, что по­пыт­ка моя с пись­мом его не име­ла ус­пе­ха. Это пись­мо бу­дет ему воз­вра­ще­но, и мое вче­раш­нее офи­ци­аль­ное сви­да­ние с то­бою мо­жет счи­тать­ся не быв­шим.

Все это я на­пи­сал для то­го, что счел свя­тей­шею обя­зан­но­стью за­сви­де­тель­ст­во­вать пе­ред то­бою, что мо­ло­дой Гек­керн во всем том, что де­лал его отец, со­вер­шен­но по­сто­рон­ний, что он так же го­тов драть­ся с то­бою, как и ты с ним, и что он так же бо­ит­ся, чтоб тай­на не бы­ла как-ни­будь на­ру­ше­на. И от­цу от­дать ту же спра­вед­ли­вость. Он в от­чая­нии, но вот что он мне ска­зал: «я при­го­во­рен к гиль­о­ти­не, я при­бе­гаю к ми­ло­сти; ес­ли мне это не уда­ст­ся,— при­дет­ся взой­ти на гиль­о­ти­ну. И я взой­ду, так как люб­лю честь мое­го сы­на, так же, как и его жизнь».— Этим сви­де­тель­ст­вом ро­ля, весь­ма жал­ко и не­удач­но сыг­ран­ная, окан­чи­ва­ет­ся. Про­сти[101].

Жу­ков­ский ощу­тил ды­ха­ние ка­та­ст­ро­фы. Он ви­дел, что по­ве­де­ние по­эта край­не не­ра­зум­но, а оп­рав­да­ния не­убе­ди­тель­ны. Его не­же­ла­ние встре­тить­ся с Дан­те­сом вы­гля­де­ло от­кро­вен­ным уп­рям­ст­вом. Един­ст­вен­ный ар­гу­мент про­тив от­ка­за от вы­зо­ва не вы­дер­жи­вал кри­ти­ки. Жу­ков­ский спе­ци­аль­но по­вто­рил в кон­це пись­ма, что ка­ва­лер­гард не пря­тал­ся за спи­ну при­ем­но­го от­ца, а в си­лу объ­ек­тив­ных при­чин не мог са­мо­стоя­тель­но вес­ти пе­ре­го­во­ры. Вот ито­ги, ко­то­рые вы­нес друг по­эта из раз­го­во­ра в до­ме Ви­ель­гор­ско­го.

А что же Пуш­кин? Не­у­же­ли он бро­сил­ся вдо­гон­ку за Жу­ков­ским, что­бы до­ве­сти его до от­чая­ния и толь­ко? На­про­тив, по­эт по­ни­мал со­мни­тель­ность сво­его по­ве­де­ния. Но как ос­та­но­вить дру­га, как ска­зать ему: ты ни­че­го не смыс­лишь и мол­чи? Ведь зная ха­рак­тер Жу­ков­ско­го, Пуш­кин спра­вед­ли­во по­ла­гал, что при слу­чае на пря­мой во­прос, на­сколь­ко обос­но­ва­ны пуш­кин­ские пре­тен­зии к Дан­те­су, друг даст пря­мой от­вет: ни на сколь­ко? И то­гда слух о ду­эли, уже пу­щен­ный по­этом, обер­нет­ся про­тив не­го са­мо­го. А это­го нель­зя было до­пус­тить. Ос­та­ва­лось од­но - по­про­сить дру­га: «По­тер­пи! Ес­ли тай­на вы­зо­ва рас­кро­ет­ся, смер­тель­ный по­еди­нок тем бо­лее бу­дет не­из­бе­жен». При этом под «тай­ной» под­ра­зу­ме­ва­лись, пре­ж­де все­го, све­де­ния, по­лу­чен­ные Жуков­ским во вре­мя пе­ре­го­во­ров. За этим Пуш­кин и на­пра­вил­ся к Виельгорскому.