Последняя мистификация Пушкина

Ко­неч­но, при из­вест­ной до­ли во­об­ра­же­ния и со­от­вет­ст­вую­щем же­ла­нии мож­но из об­рыв­ков слов - « ...став­лен­ное ва­ми и ... пля­ра ... бы­ли ра­зо­сла­ны» - вы­вес­ти фра­зу «Ано­ним­ное пись­мо бы­ло со­став­ле­но ва­ми...», но до­ве­рять это­му по­строе­нию бы­ло бы не­ра­зум­но. Нель­зя ут­вер­ждать, что Пуш­кин в сво­ем пись­ме об­ви­нял Гек­кер­на в со­став­ле­нии ано­ним­ки.

Ка­за­лось бы ка­кая раз­ни­ца - об­ви­нял или нет? Ведь в пись­ме к Бен­кен­дор­фу он пря­мо го­во­рит, что ано­ним­ка ис­хо­ди­ла от Гек­кер­на. Но мы ви­дим, что до­ку­мен­ты име­ли раз­ное на­зна­че­ние, а зна­чит и текст в них дол­жен был отличать­ся.

По­эт пи­шет:

Я по­лу­чил три эк­зем­п­ля­ра из де­сят­ка, ко­то­рый был ра­зо­слан. Это пись­мо... бы­ло сфаб­ри­ко­ва­но с та­кой не­ос­то­рож­но­стью, что с пер­во­го же взгля­да я на­пал на сле­ды ав­то­ра. Я боль­ше не бес­по­ко­ил­ся об этом, я был уве­рен, что най­ду не­год­ни­ка. В са­мом де­ле, по­сле ме­нее чем трех­днев­ных ро­зы­сков я знал по­ло­жи­тель­но, как мне по­сту­пить[151].

В от­ли­чие от пись­ма к Бен­кен­дор­фу здесь точ­но ука­зы­ва­ет­ся ко­ли­че­ст­во ра­зо­слан­ных па­ск­ви­лей, а вот об­ви­не­ние с пе­ре­чис­ле­ни­ем кон­крет­ных улик - «по ви­ду бу­ма­ги, по сло­гу пись­ма, по то­му, как оно бы­ло со­став­ле­но» - опу­ще­но. Вме­сто не­го по­яв­ля­ет­ся об­щее рас­су­ж­де­ние, что ано­ним­ка сфаб­ри­ко­ва­на «с та­кой не­ос­то­рож­но­стью». А с ка­кой - ни сло­ва?! Ес­ли бы Пуш­кин стре­мил­ся к ус­та­нов­ле­нию ис­ти­ны, то дол­жен был опи­сать эту са­мую «не­ос­то­рож­ность» ше­фу жан­дар­мов, а Гек­кер­ну из­ло­жить кон­крет­ные пре­тен­зии - пусть объ­яс­ня­ет­ся. Он же по­сту­пил как раз на­обо­рот, да­вая по­нять про­тив­ни­ку, что с лег­кость поль­зу­ет­ся его же ору­жи­ем:

Ес­ли ди­пло­ма­тия есть лишь ис­кус­ст­во уз­на­вать о том, что де­ла­ет­ся у дру­гих, и рас­страи­вать их на­ме­ре­ния, то вы долж­ны от­дать мне спра­вед­ли­вость, при­знав, что бы­ли по­бе­ж­де­ны по всем пунк­там.

Те­перь я под­хо­жу к це­ли мое­го пись­ма. Быть мо­жет, вы же­лае­те знать, что по­ме­ша­ло мне до сих пор обес­чес­тить вас в гла­зах дво­ров на­ше­го и ва­ше­го. Так я ска­жу вам это.

Я, как ви­ди­те, добр, про­сто­ду­шен... но серд­це мое чув­ст­ви­тель­но... По­един­ка мне уже не­дос­та­точ­но... нет, и ка­ков бы ни был его ис­ход, я не поч­ту се­бя дос­та­точ­но ото­мщен­ным ни смер­тью ва­ше­го сы­на, ни его же­нить­бой, ко­то­рая со­всем име­ла бы вид за­бав­ной шут­ки (что, впро­чем, ме­ня ни­ма­ло не сму­ща­ет), ни на­ко­нец пись­мом, ко­то­рое я имею честь вам пи­сать и спи­сок с ко­то­ро­го со­хра­няю для мое­го лич­но­го упот­реб­ле­ния. Я хо­чу, что­бы вы да­ли се­бе труд са­мо­му най­ти ос­но­ва­ния, ко­то­рые бы­ли бы дос­та­точ­ны для то­го, что­бы по­бу­дить ме­ня не плю­нуть вам в ли­цо и что­бы унич­то­жить са­мый след это­го под­ло­го де­ла, из ко­то­ро­го мне лег­ко бу­дет со­ста­вить от­лич­ную гла­ву в мо­ей ис­то­рии ро­го­нос­цев. Имею честь быть, ба­рон, ва­шим ни­жай­шим и по­кор­ней­шим слу­гою А. Пуш­кин (фр.)[152].

Вот та­кое стран­ное пись­мо, цель ко­то­ро­го до­не­сти про­тив­ни­ку, что по­един­ка уже не дос­та­точ­но. Не под­хо­дит ни смерть, ни же­нить­ба, ни лю­бое изви­не­ние. Че­го же хо­чет по­эт?

Впро­чем, за­гад­ки тут не бы­ло. По­эт не слу­чай­но об­ро­нил фра­зу о бес­чес­тии «в гла­зах дво­ров на­ше­го и ва­ше­го». Ко­неч­но, страш­нее смер­ти для по­слан­ни­ка - вы­сыл­ка из стра­ны, скан­даль­ное за­вер­ше­ние карь­е­ры ди­пло­ма­та. Пушкин за­го­нял Гек­кер­нов в угол, ос­тав­ляя им един­ст­вен­ный вы­ход - доб­ро­воль­но по­ки­нуть Рос­сию, не до­жи­да­ясь раз­ви­тия кон­флик­та. В сло­жив­ших­ся ус­ло­ви­ях это был един­ст­вен­ный при­ем­ле­мый для по­эта ва­ри­ант. Драть­ся с Дан­те­сом он не мог, а на­хо­ж­де­ние его ря­дом ста­но­ви­лось не­вы­но­си­мым.

Но по­че­му Пуш­кин, не до­жи­да­ясь от­ве­та про­тив­ни­ка, ре­шил сра­зу осу­ще­ст­вить свою уг­ро­зу и на­пи­сал на них, на са­мом де­ле, до­нос ше­фу жан­дар­мов. «Пись­мо, ад­ре­со­ван­ное Бен­кен­дор­фу, Пуш­кин при­го­то­вил, что­бы его дос­та­ви­ли по на­зна­че­нию по­сле по­един­ка» - пи­шет Аб­ра­мо­вич, пы­та­ясь объ­яс­нить по­ве­де­ние по­эта. Ло­ги­ка за­щи­ты про­ста: от­прав­ля­ясь на ян­вар­скую ду­эль, по­эт взял с со­бой ко­пию пись­ма к Гек­кер­ну и по­про­сил се­кун­дан­та Дан­за­са восполь­зо­вать­ся им при не­бла­го­при­ят­ном ис­хо­де по­един­ка. В но­яб­ре же это мог­ло быть пись­мо к Бен­кен­дор­фу. По­че­му не к Гек­кер­ну? По­то­му что, до­нос то­гда вы­гля­дел бы обыч­ным до­но­сом, а не по­смерт­ным по­сла­ни­ем по­том­кам, свое­об­раз­ным ак­том вос­ста­нов­ле­ния спра­вед­ли­во­сти.

Увы, ни на ка­кую ду­эль Пуш­кин не со­би­рал­ся - так и на­пи­сал Гек­кер­ну: «По­един­ка мне уже не­дос­та­точ­но». А ко­гда со­брал­ся, то взял с со­бой пись­мо к Гек­кер­ну и не слу­чай­но, но об этом чуть поз­же.