Последняя мистификация Пушкина

Ку­да бо­лее ин­те­рес­на судь­ба вто­ро­го эк­зем­п­ля­ра. Как он по­пал в Цар­ско­сель­ский ли­цей, по­че­му, имен­но, ту­да – в за­ве­де­ние, тес­но свя­зан­ное с царским дво­ром? И как ока­зал­ся без кон­вер­та – ведь это очень важ­но знать, по­сколь­ку на кон­вер­те ука­зы­ва­лось имя адресата, а, зна­чит, по­яв­ля­лась воз­мож­ность про­сле­дить за ее передви­же­нием? Вы­хо­дит, кто-то не хо­тел это­го, а, возможно, кон­вер­та про­сто не су­ще­ст­во­ва­ло…

Как это мог­ло слу­чить­ся? Из­вест­но, что все эк­зем­п­ля­ры па­ск­ви­ля уже на тре­тий день их по­яв­ле­ния, на­хо­ди­лись у по­эта. И да­же, ес­ли пред­по­ло­жить, что еще один из них «за­те­рял­ся», как это слу­чи­лось с эк­зем­п­ля­ром Ви­ель­гор­ско­го, то ка­кой путь он дол­жен был про­де­лать, что­бы де­ся­ти­ле­тия­ми пу­те­ше­ст­вуя по гос­ти­ным и са­ло­нам, ос­та­вать­ся не­за­ме­чен­ным? А с дру­гой сто­ро­ны, по­сле от­кро­ве­ний Жу­ков­ско­го, Пуш­кин, идя на встре­чу с ца­рем, раз­ве не должен был взять с со­бой ди­плом, хо­тя бы в до­ка­за­тель­ст­во сво­ей пра­во­ты? Ина­че, как раз­ви­вал­ся бы их раз­го­вор, как мог царь обе­щать по­эту за­щи­ту от зло­сло­вия, не ви­дя документального его подтверждения, а глав­ное – на ос­но­ва­нии че­го он на­зна­чал пра­ви­тель­ст­вен­ное рас­сле­до­ва­ние? Де­мон­ст­ри­руя па­ск­виль, по­эт мог не по­ка­зы­вать кон­верт, ко­то­рый, в дан­ном слу­чае, ни­ка­кой ро­ли не иг­рал и был ос­тав­лен им до­ма. Между тем, рас­сле­до­ва­ние, ед­ва на­чав­шись, тут же за­хлеб­ну­лось? Ано­ним­ка еще до ян­вар­ских со­бы­тий вер­ну­лась к Ни­ко­лаю и осе­ла в его лич­ном ар­хи­ве, а со вре­ме­нем бы­ла ин­ког­ни­то пе­ре­да­на цар­ской семь­ей в му­зей: по­след­ний рус­ский са­мо­дер­жец ис­пы­ты­вал осо­бен­ные, по­ка­ян­ные чув­ст­ва за деяния вен­це­нос­ных пред­ков.

Впро­чем, это все­го лишь ги­по­те­за[168], ко­то­рая, од­на­ко ж, ни­чуть не бес­по­мощ­ней мыс­ли, что Пуш­кин на­прав­лял­ся к ца­рю за од­ним «уте­ше­ни­ем» - ус­лы­шать из уст ца­ря, что «ре­пу­та­ция На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны безу­преч­на в его гла­зах и в мне­нии об­ще­ст­ва»[169]. И уж во­все ка­жет­ся фан­та­сти­че­ским, что­бы Пуш­кин, пе­ре­да­вая ди­плом Ни­ко­лаю, не рас­ска­зал о сво­их по­доз­ре­ни­ях.

Дру­гое де­ло, как он это сде­лал? Мож­но час­тич­но со­гла­сить­ся с мне­ни­ем, «что имя Гек­кер­на на ау­ди­ен­ции 23 но­яб­ря не бы­ло на­зва­но Пуш­ки­ным - об­ви­не­ние без до­ка­за­тельств бы­ло бы не­со­вмес­ти­мо с пра­ви­ла­ми чес­ти».[170] И все же пра­виль­нее ска­зать, что имя по­слан­ни­ка все же про­зву­ча­ло, но по­эт не стал пря­мо на­зы­вать Гек­кер­на ав­то­ром ано­ним­ки, а вы­стро­ил пе­ред ца­рем ряд фак­тов, ко­то­рые са­ми на­тал­ки­ва­ли на эту мысль. Су­ще­ст­во­ва­ло же пись­мо к Бен­кен­дор­фу, где го­во­ри­лось: «я убе­дил­ся, что ано­ним­ное пись­мо ис­хо­ди­ло от г-на Гек­кер­на, о чем счи­таю сво­им дол­гом до­ве­сти до све­де­ния пра­ви­тель­ст­ва и об­ще­ст­ва». Но од­но де­ло – пи­сать пись­мо, а дру­гое – объ­яс­нять­ся с ца­рем. Ведь ему не ска­жешь: «я не мо­гу и не хо­чу пред­став­лять ко­му то ни бы­ло до­ка­за­тельств то­го, что ут­вер­ждаю» - вдруг оби­дит­ся! На­до пред­став­лять до­ка­за­тель­ст­ва, а где их взять? С дру­гой сто­ро­ны, в раз­го­во­ре мож­но обой­тись на­ме­ком или во­вре­мя сде­лать пау­зу, что­бы за­ро­дить в со­бе­сед­ни­ке нуж­ную те­бе мысль. Имен­но, по­это­му по­эт не ото­слал пись­мо к Бен­кен­дор­фу, со­дер­жа­щее яв­ные на­тяж­ки, а по­то­му – бес­по­мощ­ное, и охот­но со­гла­сил­ся на пред­ло­же­ние Жу­ков­ско­го встре­тить­ся с ца­рем.

Ко­неч­но, о встре­че Дан­те­са и На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны у По­ле­ти­ки Пуш­кин умол­чал, за­то рас­ска­зал о на­стой­чи­вом уха­жи­ва­нии Дан­те­са, «на­шеп­ты­ва­ни­ях» Гек­кер­на, не­ожи­дан­ном по­яв­ле­нии па­ск­ви­ля и по­соль­ской бу­ма­ге. Не с его ли слов, Ни­ко­лай I, как бы оп­рав­ды­вая по­ве­де­ние по­эта, пи­сал бра­ту – ве­ли­ко­му кня­зю Ми­хаи­лу Пав­ло­ви­чу 3 фев­ра­ля 1837 г.:

од­но по­ри­ца­ние по­ве­де­ния Гек­ке­ре­на спра­вед­ли­во и за­слу­жен­но; он точ­но вел се­бя, как гнус­ная ка­на­лья. Сам свод­ни­чал Дан­те­су в от­сут­ст­вие Пуш­ки­на, уго­ва­ри­вал же­ну его от­дать­ся Дан­те­су, ко­то­рый буд­то к ней уми­рал лю­бо­вью, и все это то­гда от­кры­лось, ко­гда по­сле пер­во­го вы­зо­ва на ду­эль Дан­те­са Пуш­ки­ным, Дан­тес вдруг по­сва­тал­ся к се­ст­ре Пуш­ки­ной; то­гда же­на Пуш­ки­на от­кры­ла му­жу всю гнус­ность по­ве­де­ния обо­их, быв во всем со­вер­шен­но не­вин­на. Так как се­ст­ра ее точ­но лю­би­ла Дан­те­са, то Пуш­кин то­гда же и от­ка­зал­ся от ду­эли. Но долж­но ему бы­ло при том и ос­та­вать­ся, че­го не вы­тер­пел. Дан­тес - под су­дом… и, ка­жет­ся, ка­на­лья Гек­ке­рен от­сю­да вы­бу­дет.[171]