На чердаке вралем рожденной
И светской чернью ободренной,
Что нет нелепицы такой,
Ни эпиграммы площадной,
Которой бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы и затей,
Не повторил сто крат ошибкой:
А впрочем, он за вас горой:
Он вас так любит … как родной![189].
Одна из «тригорских барышень» - деревенских соседок Пушкина, известных более по матери П.А. Осиповой (свидетели рождения многих онегинских строк) - А.Н.Вульф писала из Петербурга в деревню сестре Е.Н.Вревской (сыгравшей в дуэльной истории самую загадочную роль, о чем еще пойдет речь):
Вот новость, о которой шумит весь город и которая вас заинтересует: мадемуазель Гончарова, фрейлина, выходит замуж за знаменитого Дантеса, о котором Ольга вам, конечно, рассказывала; и, как говорят, способ, которым устроился этот брак, восхитителен[190].
Что значит «восхитителен»? Конечно, ирония, но сколько в ней бравады и беспечности, как будто речь идет не о смертельной опасности, нависшей над близким человеком! Восхитителен – то есть предназначен для светского обсуждения и смакования. И это вовсе не диверсия и подлость, а естественное человеческое желание подальше отогнать тяжелые мысли - не допуская критических суждений, погрузиться в спасительный глуповатый смех, неизменно сопровождающий «пир во время чумы».
Екатерина Гончарова, лихорадочно готовясь к свадьбе, в тот же день и в тот же час писала брату Дмитрию о пожелании своей тетушки:
Она просит взять из 4000, что ты ей должен, 800 рублей для покупки мне шубки из голубого песца; вели купить или взять в кредит в Москве, там меха дешевле и красивее, чем здесь... моя свадьба должна состояться 7 января, надо чтобы она непременно была готова к этому дню[191].
Ей хотелось быть в шубке из голубого песца! Разве это не глупость в ее положении, при ее постоянном страхе, что все вот-вот может рухнуть? Как знать – а вдруг это единственный способ не сойти с ума – думать о шубке из голубого песца?!
Пушкин между тем вел обычную светскую жизнь, сочетая ее с утренней работой в кабинете. Вечером 29 ноября, в воскресенье, он с женой отправился на бал в Аничков дворец. Тургенев там, по известной причине, не был. Он провел время в дружеском кругу:
был у кн. Вяз. с Жуковским…Вечер у Карамзиных с к. Долгорукой[192].
30 ноября Пушкин и Наталья Николаевна присутствовал на вечере у Вяземских. Там было довольно многолюдно, и Тургенев, подводя итоги дня, сделал следующую запись:
Был у графа Ник. Гурьева, у фр. и австр. послов, у Аршияка, у Хитровой, затем к Вяз. Обедал в трактире; вечер у Сербиновича... потом у кн. Вяз. с фр. посланн. (…). Гр. Эмилия Пушкина. Как бледнеет пред ней другая Пушкина...[193].
Разве не любопытно сравнение жены поэта с ее однофамилицей!? Сколько сказано о красоте Натальи Николаевны и вдруг такой конфуз: оказывается, были женщины и покрасивее! Не станем оспаривать внешность Натальи Николаевны: ее всепобеждающая красота – удобный миф для хрестоматий. Важно другое: Тургенев следил за Натальей Николаевной, отмечал ее способность производить впечатление на мужчин, сравнивал с другими дамами. Ему важно было «разгадать» природу ее обаяния: что в нем от кокетства, а что от естественной привлекательности? Жаль только, рядом не было поручика Геккерна, отдыхавшего после дежурства - тогда наблюдение дало бы больший результат!
А семейная жизнь поэта шла своим порядком. 1 декабря вечером Пушкины побывали в театре, а оттуда заехали к Карамзиным, и всюду их сопровождал А.И.Тургенев:
Во французском театре, с Пушкиными... Вечер у Карамзиных (день рождения Николая Михайловича) с Опочиниными… Пушкины. Вранье Вяземского — досадно[194].
Возможно, вранье Вяземского никакого отношения к Пушкину не имело, но не исключено, что шуточки князя все же касались странностей семейной жизни поэта и неприятно задели Тургенева, который, наоборот, наблюдал картину супружеского согласия. Из писем С. Н. Карамзиной известно, что как раз в эти дни Вяземский острил, будто поэт
выглядит обиженным за жену, так как Дантес больше за ней не ухаживает...[195].