Последняя поэма

Сначала все были уверены, что Омито вернется в Калькутту через пару недель. Норен Миттер даже поспорил, что Омито не высидит в Шиллонге и недели. Но прошел месяц, прошло два, а о возвращении не было и речи. У Омито кончился срок аренды дома, и его занял заминдар из Рангпура. После долгих поисков Омито удалось найти себе жилье неподалеку от дома Джогомайи. Одно время там жил не то пастух, не то садовник, затем дом попал в руки какого-то клерка, который придал ему вид скромного, но приличного коттеджа. Клерк умер, и теперь его вдова сдавала коттедж. В нем было так мало окон и дверей, что тепло, свет и воздух с трудом проникали внутрь, зато в дождливые дни вода в изобилии просачивалась сквозь бесчисленные щели.

Джогомайя была поражена, увидев, в каком состоянии находится комната Омито.

— За что ты себя так наказываешь, друг мой? — воскликнула она.

— Ума долго постилась, совершая подвижничество,— ответил Омито. — Под конец она перестала есть даже листья. Я совершаю подвижничество, лишая себя обстановки. Сначала я отказался от кровати, потом от дивана, потом от стола, потом от стульев и вот остался среди четырех голых стен. Подвижничество Умы проходило в Гималаях, а мое — в горах Шиллонга. Там невеста жаждала встречи с женихом, а здесь жених жаждет встречи с невестой. Там сватом был Нарада[39], а здесь — вы. И если, в конце концов, сюда не явится Калидаса, мне придется самому взяться за его труд.

Омито говорил весело, но Джогомайя опечалилась. Она чуть было не предложила ему перебраться в ее дом, но удержалась. «Если творец затеял что-нибудь, нам не следует вмешиваться, а то завяжется такой узел, что потом и не развязать», — подумала Джогомайя. Она послала Омито кое-какие вещи и прониклась к несчастному еще большим сочувствием. Снова и снова говорила она Лабонно: «Смотри, милая, как бы сердце твое не превратилось в камень!»

Однажды, после сильного ливня, Джогомайя пришла проведать Омито. Она застала его сидящим на шерстяном одеяле под шатким столом и погруженным в чтение английской книги. Видя, что в его комнате повсюду каплет вода, Омито устроил себе убежище под столом и устроился там, как мог. Сначала он посмеялся над собой, а потом с наслаждением принялся за стихи. Его душа рвалась к дому Джогомайи, но тело не могло последовать за ней. И все потому, что Омито купил очень дорогой плащ, совсем ему ненужный в Калькутте, и забыл его привезти сюда, где он нужен был постоянно. Правда, он взял с собой зонтик, но, очевидно, забыл его там, куда сейчас так стремилась его душа, или оставил его под старым деодаром.

— Что случилось, Омито? — воскликнула Джогомайя, входя в комнату.

— Сегодня мою комнату лихорадит, ей не лучше, чем мне.

— Лихорадит?

— Иными словами, крыша моего жилища весьма похожа на Индию. В ней слишком мало единства, то есть слишком много щелей. Когда над ней проносятся стихии, она разражается неудержимым потоком слез, а когда налетает ветер, она оглашается вздохами. В знак протеста я возвел над головой навес, — образец незыблемой законности среди всеобщего хаоса и анархии. Все в соответствии с основными принципами политики.

— Какими принципами?

— Они заключаются в том, что жильцы гораздо лучше приведут дом в порядок, чем полновластный хозяин, который в доме не живет.

В тот день Джогомайя очень рассердилась на Лабонно. Чем больше она привязывалась к Омито, тем выше его ценила. «У него такие знания, такой ум, такие манеры и притом такая непосредственность! А как он говорит! Что же до внешности, то он, по-моему, даже красивее Лабонно. Видно, она родилась под счастливой звездой, если смогла очаровать Омито. И такому прекрасному юноше Лабонно причиняет мучения! Ни с того ни с сего объявляет, что не выйдет за него замуж, будто она какая-нибудь принцесса и ради нее надо ломать копья! Откуда такое невыносимое высокомерие? Несносная девчонка, она еще наплачется...»

Сначала Джогомайя хотела отвезти Омито в своей машине к себе, но потом решила иначе.

— Подожди немного, дорогой, я скоро вернусь, — сказала она.

Приехав домой, она увидела, что Лабонно сидит на диване, накрыв ноги шалью, и читает «Мать» Горького. При виде того, как уютно она устроилась, Джогомайя разгневалась еще больше.

— Пойдем-ка со мной прогуляемся, — предложила она.

Но Лабонно ответила:

— Мне сегодня что-то не хочется выходить.

Откуда Джогомайе было знать, что Лабонно взялась за книгу только для того, чтобы уйти от самой себя. После завтрака она все время с беспокойством ждала прихода Омито. Ей то и дело слышались его шаги. Сосны снаружи раскачивались и вздрагивали от резких порывов ветра, и дождевые потоки, рожденные ливнем, задыхаясь, стремились куда-то, словно спеша обогнать мимолетный срок своей жизни. Лабонно страстно хотелось разрушить все преграды, отмести все сомнения, взять обе руки Омито в свои и сказать ему: «Я твоя навсегда!»