Последняя поэма

— Я не желаю сдаваться, Бонне! Долой мой сад! Мы и шагу не ступим из Калькутты! Я найму комнату за семьдесят пять рупий над конторой Ниронджона, и мы будем жить там вместе. В мире чувств нет расстояний. На левой стороне широкой полутораметровой постели будет твоя резиденция — «Разум», а на правой мой «Светильник». У восточной стены мы поставим шкаф с зеркалом, в котором будет отражаться твое лицо и мое. У западной стены — книжный шкаф. Он будет заслонять солнце, и в нем будет помещаться единственная в своем роде библиотека для двух читателей. В северной части комнаты — диван. Я буду сидеть в углу дивана, оставив немного места слева от себя. Ты будешь стоять в двух шагах, возле вешалки. Дрожащей рукой я протяну тебе пригласительное письмо, где будет написано:

О ветер южный, прилети,
Прошелести над нашим садом;
Приди, любимая, взгляни
В мои глаза влюбленным взглядом!

Разве это плохо звучит, Бонне?

— Вовсе нет, Мита. Но откуда эти стихи?

— Из тетради моего друга Нильмадхоба. Он еще не знал тогда своей предполагаемой жены. Но, вдохновленный предположениями, все же отлил английские стихи в калькуттскую форму, причем и я в этом участвовал. Он стал магистром экономики и привел в дом молодую жену, получив за ней пятнадцать тысяч рупий наличными и целый килограмм драгоценностей. Любимая смотрит в его глаза, южный ветер шелестит, и стихи ему больше уже не нужны. Теперь он не будет иметь ничего против, если его соавтор их присвоит.

— Над нами тоже будет веять южный ветер, но всегда ли твоя жена останется для тебя молодой?

— Останется! Останется! Останется! — ударяя кулаком по столу, закричал Омито.

Из соседней комнаты поспешно выбежала Джогомайя.

— Что останется, Омито? — спросила она. — Моего стола явно не останется!

— Останется все, что вечно. Вечно юная жена — редкость. Но если по милости богов находится хоть одна на сто тысяч, такая жена всегда будет юной.

— Может быть, ты приведешь нам пример?

— Настанет время — приведу.

— Очевидно, это будет не скоро. Так что пойдемте пока обедать.

XII ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР

После обеда Омито объявил:

— Завтра я еду в Калькутту. Мои друзья и родные, наверное, уже решили, что я совсем превратился в кхаси.

— Разве твои друзья и родные знают, что ты так легко меняешься?

— Они многое обо мне знают. Иначе какие же это родственники и друзья? Но это не значит, что я легко меняюсь или могу превратиться в кхаси. То, что произошло во мне, даже не превращение, — это смена эпох, конец старого века. Бог-творец пробудил меня, чтобы создать нечто новое. Позволь нам с Лабонно прогуляться. Перед отъездом я хочу, чтобы мы вместе простились с горами Шиллонга.

Джогомайя разрешила. И Омито с Лабонно пошли рука об руку, тесно прижавшись, друг к другу. Дремучий лес сбегал вниз от края безлюдной тропинки. В одном месте, где лес расступался, сквозь теснины гор виднелось небо. Казалось, оно протягивало ладони, озаренные последними отблесками заходящего солнца. Там они остановились, обернувшись к западу. Омито привлек к себе на грудь Лабонно и приподнял ее голову. Из полуприкрытых глаз Лабонно струились слезы. По золоту неба разливалось рубиновое и изумрудное сияние. Сквозь редкие облака проглядывала такая яркая голубизна, что казалось, будто там, в бесплотном эфирном мире, звучит неуловимая радостная мелодия небесных сфер. Постепенно сумерки сгустились, и раскрытое небо, словно цветок, сомкнуло свои многоцветные лепестки.

— Пойдем, — прошептала Лабонно, не поднимая головы с груди Омито. Она чувствовала, что настало время вернуться. Омито понял это и ничего не сказал. Он прижал к себе Лабонно, и они медленно пошли обратно.

— Я должен ехать завтра рано утром, — заговорил Омито. — До отъезда я тебя уже не увижу,

— Почему?

— Глава нашей жизни в горах Шиллонга кончилась на самом подходящем месте. Это была первая песнь нашей прелюдии к раю.

Лабонно промолчала. Она шла, сжимая руку Омито, и в груди ее радость мешалась со слезами. Она знала, что никогда больше непостижимое не пройдет так близко. Священный миг озарения миновал, но за ним для нее не будет покоев новобрачной; ей останется только проститься. Лабонно неудержимо хотелось поблагодарить Омито за эту встречу, сказать ему: «Ты дал мне счастье». Но она не смогла это сделать.

Когда они уже подходили к дому, Омито попросил:

— Бонне, скажи мне что-нибудь на прощанье, только скажи стихами, чтобы легче было запомнить. Говори что хочешь, что придет в голову.

Немного помолчав, Лабонно произнесла: