Последняя поэма

— Поняла, Тогда она и мне нужна. Видно, мне тоже придется ездить в Калькутту каждый день.

— А почему бы и нет? Но не гулять, а заниматься делом.

— Каким же делом? Благотворительностью?

— Нет, благотворительность — не работа и не отдых, Это глупейший фарс. Если хочешь, ты можешь преподавать в женском колледже.

— Да, хочу. Что же дальше?

— Я ясно вижу берег Ганги. На отлогом берегу поднимаются воздушные корни старого разросшегося баньяна. Когда Дханапати[44] плыл по Ганге, направляясь на Цейлон, он, наверно, причаливал к этому баньяну и под ним готовил себе пищу. Направо от баньяна — мощеная пристань, полуразрушенная, растрескавшаяся, поросшая лишайниками. У пристани — наша легкая лодочка, зеленая с белым. На голубом флажке белыми буквами написано ее название. Какое — придумай сама.

— Ты хочешь? Хорошо, пусть будет «Дружба».

— «Дружба», это то, что нужно! Я, правда, придумал другое название — «Мореплавательница», и гордился даже им, но придется пальму первенства отдать тебе. Итак, через наш сад струится маленький приток Ганги, словно пульсирующая вена гиганта. На одном его берегу мой дом, на другом — твой.

— И ты будешь каждый день переплывать этот проток, и мне придется зажигать для тебя огонек в окне?

— Мы будем переплывать его мысленно, а ходить будем по деревянному мостику. Твой дом будет называться «Разум», а мой — как захочешь ты.

— «Светильник».

— Прекрасно! Я установлю на крыше дома лампу, достойную этого названия. По вечерам наших встреч она будет гореть красным светом, а в ночь разлуки — голубым. Каждый раз, вернувшись из Калькутты, я буду ждать от тебя письма, — оно может прийти, но может и не прийти. Если к восьми вечера я его не получу, я прокляну мою несчастную судьбу и попытаюсь утешиться «Логикой» Бертрана Рассела. Без приглашения я к тебе никогда не приду — мы это возьмем за правило,

— А я к тебе?

— Лучше и тебе придерживаться наших правил. Впрочем, если ты иногда будешь их нарушать, это даже неплохо!

— Если нарушение этого правила не станет правилом, что будет твориться в твоем доме — ты подумай? Уж лучше я стану носить покрывало!

— Хорошо. Но мне все-таки нужно такое пригласительное письмо. Пусть в нем не будет ничего, только несколько строк из какого-нибудь стихотворения.

— А я, я не буду получать приглашений? Разве я этого недостойна?

— Я буду приглашать тебя раз в месяц, в ночь полнолуния, когда луна является во всей своей красе и славе.

— Ты покажешь своей дорогой ученице образец такого приглашения?

— С удовольствием.

Омито вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее листок и написал:

О ветер южный, прилети,
Легко повей над нашим домом!
Я жду тебя, моя любовь,
Приди ко мне путем знакомым!

Лабонно не вернула ему листочек.

— Теперь покажи образец твоего письма, — попросил Омито. — Посмотрим, какие ты сделала успехи.

Лабонно взяла было лист бумаги, но Омито запротестовал:

— Нет, нет, пиши в моей книжке!

Лабонно написала на санскрите, цитируя Джаядеву[45]:

Мита, ты — моя жизнь сокровенная, украшение жизни моей.
Ты — жемчужина несравненная в океане жизни моей.

— Удивительное дело, — заметил Омито, пряча книжку в карман, — я цитировал стихи женщины, а ты — мужчины. Но это понятно. Будь то дерево шимул или бокул, они горят одинаковым огнем.

— Приглашения сделаны, — перебила Лабонно. — Что же дальше?

— Взошли звезды, Ганга поднялась от прилива, в тамарисковой роще шумит ветер, вода плещется в узловых корнях старого баньяна. За твоим домом — пруд, поросший лотосами. На его уединенном пологом берегу ты только что искупалась и расчесываешь волосы. Твои сари всякий раз нового цвета, и вот по дороге к тебе я гадаю, каким оно будет сегодня. У нас нет установленного места встреч. Мы встречаемся то на утоптанной площадке под деревом чампак, то на плоской крыше дома, то на берегу Ганги. Я уже совершил омовение в Ганге, надел белое муслиновое дхоти и чадор, а на ноги — сандалии, украшенные слоновой костью. Тебя я застану сидящей на ковре. Перед тобой на серебряном блюде — пышная гирлянда цветов, в чаше — сандаловая паста, в углу курятся благовония. Во время праздника Пуджи мы отправимся путешествовать, По крайней мере, месяца на два. Но в разные места. Если ты поедешь в горы, я отправлюсь к морю. Вот основы нашего супружеского двоецарствия. Что ты скажешь о них?

— Я согласна им подчиняться.

— Между «подчиняться» и «принимать» большая разница.

— Я не буду противиться тому, что нужно тебе, даже если мне это будет не нужно.

— Тебе не нужно?

— Да. Как бы ни был ты близко, ты все равно от меня далеко, и не нужны никакие правила, чтобы сохранить это расстояние. Мне нечего от тебя скрывать и нечего стыдиться. Поэтому супружеская жизнь на два дома на противоположных берегах мне даже удобней.

Омито вскочил со стула и воскликнул: